Нидерланды. Каприз истории

Однако суть обвинений Мультатули не подлежала сомнению: Нидерланды на протяжении XIX века, очевидно, обрели черты «разбойничьего государства». Они медлили с отменой рабства до 1863 года, то есть дольше, чем любая другая европейская страна. Причиной тому были слишком большие убытки, которые могли бы потерпеть владельцы плантаций в Суринаме и на Антильских островах. Официально же утверждалось, что 43 тысячи рабов в колониях не смогут приспособиться к свободной жизни. Что касается Ост-Индии, то она с начала XIX века открыто именовалась в Нидерландах «доходным регионом». Крестьяне на Яве должны были за скудное вознаграждение на одной пятой своей лучшей земли выращивать чай, табак и другие предписываемые колониальной администрацией культуры. Вначале население сопротивлялось. В 1825 году на Яве дошло даже до «священной войны» против «неверных» Нидерландов. Восстание было потоплено в крови, были убиты 200 тысяч яванцев — то есть 10 процентов населения, что является тщательно скрываемым эпизодом нидерландской истории. После этого можно было вводить упомянутую «систему принудительных культур».

Статистика дает предельно ясно понять, насколько значительными были результаты применения этой системы для Нидерландов: прибыль, получаемая от ост-индских колоний, особенно от продажи сахара и кофе, составляла с 1832 года примерно пятую часть государственных доходов, а с середины столетия достигла одной трети. Были даже годы, когда прибыль от колоний превышала сумму доходов от налогов и других государственных поступлений в самих Нидерландах. Отчасти благодаря этому золотому потоку в Нидерландах могли быть проложены многочисленные мощеные и железные дороги, прорыты каналы, построены великолепные вокзалы, а запоздалая индустриализация получила сильный импульс.

Дауэс Деккер писал, что Голландия «строит железные дороги на украденные деньги, а обворованным жителям колоний в качестве оплаты старается всучить опиум, Евангелие и джин». И видимо, это было недалеко от истины. Впрочем, в политическом отношении революционером Деккер не был. Характерно, что «Макс Хавелаар» не является прямым обвинением «системы принудительных культур» самой по себе: в Лебаке она ведь почти не применялась. Да и в некотором отношении Яве эта система принесла пользу: была улучшена инфраструктура, появились школы и больницы, да и снабжение продовольствием происходило без перебоев, несмотря на быстрый рост населения. Система, по мнению Деккера, была не такой уж плохой. Он воевал против коррупции и произвола, сопровождавших ее воплощение. И против замалчивания.

«Макс Хавелаар» остался одной из важнейших книг в нидерландской литературе. Ее краткосрочное воздействие было не слишком большим — хотя даже только слух, что в Лебаке расследуют неполадки, заставлял нервничать каждого ост-индского чиновника, — но эта книга оказала большое влияние на новое поколение колониальной администрации. Книга разрушила заговор молчания, она заговорила необычным, освежающе ясным языком и очень способствовала пониманию того, что Нидерланды должны исправить отношение к своему «доходному региону» — Ост-Индии. Книга укрепляла здоровое сомнение в существовавшем порядке вещей и складывавшихся веками стереотипах, которые в Нидерландах Петруса Регоута считали за вечные.

Эдуард Дауэс Деккер умер субботним днем 19 февраля 1887 года в немецком городе Ингельхеим, где он провел последние семь лет жизни в очень скромных условиях. Последние строки он написал на открытке, адресованной его партнеру по шахматам, поэту Герману Гортеру:

«Что касается нашей партии, то и я полон боевого духа. Мои архидружественные намерения состоят в том, чтобы Вас разбить. Для начала: 2) sgl-f3…sb8-cb.

Знаю, что Вы еще не разбиты, но это случится позже…»

7. Страх и мир

Летом 1886 года любивший путешествовать британец Джордж Кристофер Дэвис на своей паровой яхте «Аталанта» предпринял длинную поездку по рекам и каналам Нидерландов. Его путевые заметки содержат интересную моментальную зарисовку. Инфраструктура, которую он описывает, устарела, но была отлично организована. Везде по берегам рек и каналов наготове стояли лошади, которые при неблагоприятном ветре могли тащить парусное судно в нужном направлении. Это был мир из древесины, от деревянных пристаней до деревянных башмаков, и бросалось в глаза множество девушек и женщин, которые что-то мыли и чистили на набережных. «Некоторые из девиц с голыми руками и в коротких юбках были настолько раскованны, что посылали нам воздушные поцелуи и поддразнивали нас короткими насмешками». Затем Дэвис увидел гнездо аиста. «Аист стоял на одной ноге и в полном спокойствии взирал сверху на открывавшуюся под ним полную жизни сцену, где паровые и парусные суда проплывали мимо друг друга под мостом, а крестьяне на телегах ожидали своей очереди перебраться на другую сторону реки». Из открытых окон школы было слышно пение псалма.