Нигде в Африке

Свое любимое кушанье мать никогда не ставила на стол без этой жалобы, а Регина никогда не забывала спросить:

— А что такое каперсы?

Она считала такие ритуалы обязательной составляющей их домашней жизни, и каждый раз, когда возвращалась домой, ее голодные глаза и уши упивались доказательством того, что в ее жизни ничего не изменилось. Мысль о родителях, всегда старавшихся сделать день ее возвращения чем-то особенным, волновала ее сильней, чем прежде. Как будто ее уже гладила нежность, которую она предвкушала. Ей пришло в голову, что мать написала в своем последнем перед каникулами письме: «Ты удивишься, у нас для тебя большой сюрприз».

Чтобы продлить радость ожидания, Регина запретила себе думать о сюрпризе до тех пор, пока не увидит первую пальму. Но поезд ехал на последнем отрезке пути быстрее, чем прежде, и прибыл в Найроби неожиданно скоро. У Регины уже не было времени встать, как обычно, у окна. Она последняя достала с полки чемодан, и ей пришлось ждать, пока выйдут другие девочки. Так что она понятия не имела, кто же ее встречает. Краткое мгновение, которое показалось ей бесконечно долгим, она в нерешительности стояла на перроне, видя только стену из белой кожи. Она слышала взволнованные крики, но не те голоса, которых караулили ее уши. Стараясь не дать напряженному ожиданию превратиться в страх, Регина, как обычно, заволновалась, не забыла ли мать, когда начинаются каникулы, или, может, Овуор слишком поздно вышел, чтобы вовремя поспеть на станцию.

В панике, за которую ей стало стыдно, потому что она казалась ей преувеличенной и недостойной, но из-за которой сердце выпрыгивало из груди, Регина вспомнила, что у нее нет денег на автобус до «Хоув-Корта». Девочка разочарованно уселась на чемодан, торопливо пригладив школьную юбку. Не надеясь ни на что, она снова устремила взгляд вдаль. И тут увидела Овуора. Он спокойно стоял на другом конце платформы, почти перед паровозом — такой высокий, родной, смеющийся, в черной мантии адвоката. Хотя Регина знала, что он пошел бы ей навстречу, она побежала к нему.

Девочка почти добежала до него и уже положила между зубами и языком ту шутку, которую он ждал, когда заметила, что Овуор не один. Вальтер и Йеттель, прятавшиеся за досками, медленно выпрямившись, все торопливей махали руками. Регина запнулась, чуть не упав вслед за чемоданом, отставила его, побежала дальше, раскинув руки, обдумывая, кого же обнять первым, и решила так сильно столкнуть Йеттель с Вальтером, чтобы они все втроем слились воедино. Лишь несколько ярдов отделяли ее от этой давней мечты, которую она уже считала неисполнимой. И тут она обнаружила, что ее ноги накрепко вросли в землю. Она в удивлении остановилась. Ее отец стал сержантом, а мать была беременна.

Огромное счастье лишь ненадолго парализовало ноги Регины, но чувства так обострились, что у каждого ее вдоха появилась своя мелодия. Ей казалось, что, если она не закроет глаза, упоительная картина разлетится на кусочки. Когда она подбежала к Овуору, в глазах потемнело. Она уткнулась в загрубевшую ткань мантии, увидев его кожу сквозь множество крошечных дырочек, вдохнула запах воспоминания, делавшего ее снова ребенком, услышала стук его сердца и расплакалась.

— За это я тебе всегда буду благодарна, — сказала она, как только снова смогла пошевелить губами.

— Я же тебе обещала, — засмеялась Йеттель. На ней было то же самое платье, в котором она ожидала бэби, которому нельзя было жить. Платье, как и тогда, натянулось на груди.

— Но я думала, ты забыла, — призналась Регина, тряхнув головой.

— Да как я могла? Ты же меня не оставляла в покое.

— Ну, немного и я помог.

— Это мне известно, сержант Редлих, — прыснула Регина. Она обстоятельно надела шляпу, лежавшую на земле, и отдала отцу честь, как это делали скауты. — Когда это случилось?

— Три недели назад.

— Ты меня дурачишь. Мама вон уже как растолстела.

— Три недели назад твой отец стал сержантом. А твоя мать на четвертом месяце.

— И вы мне ничего не писали! Я бы уже могла молиться.

— Хотели сделать тебе сюрприз, — сказала Йеттель.

— Хотели сначала увериться, что все в порядке, а молиться мы уже начали, — прибавил Вальтер.

Пока Овуор хлопал в ладоши, посылая глаза к животу мемсахиб, как будто он только что узнал прекрасную шаури, все четверо глядели друг на друга, и каждый знал, о чем думают другие. А потом руки Вальтера, Йеттель и Регины сплелись в знак благодарности и любви. Значит, это все-таки не было несбыточной детской мечтой.

Пальмы возле железных ворот «Хоув-Корта» еще были наполнены соком последнего большого дождя. Овуор вытащил из штанов красный платок и завязал Регине глаза. Ей пришлось запрыгнуть ему на спину и обхватить его за шею руками. Шея была еще такой же крепкой, как в те давно проглоченные временем ронгайские дни, хотя волосы стали гораздо мягче. Овуор призывно щелкнул языком, тихо сказал «мемсахиб кидого» и понес ее, словно очень тяжелый мешок, по саду и мимо розовой клумбы, отдававшей дневной жар первой прохладе раннего вечера.