Нигиль

– Я знаю, о чем вы думаете, – заметил Сив. – Вам кажется, что ему не место внизу. Но это я настоял на том, чтобы мальчик сегодня пошел с нами. Моя семья, как вы догадались, поддерживает Церковь. И все же это было непросто устроить.

Нолль не ответил.

– Поверьте мне, – сказал Сив, затушив папиросу, – здесь ему будет лучше, чем там, со жрецами.

Дай-Люка ходил по мостовой чуть впереди. Пнул камень – тот ударился о стену дома. Мальчик замер в испуге, когда со всех сторон на него уставились подозрительные взгляды доносчиков.

– Почему вы о нем заботитесь? – спросил Нолль.

– Может быть, потому, что он, как и я, чей-то ненужный сын, – сказал Сив с деланым безразличием.

Они подхватили мешки и пошли к нижним воротам.

2

На немощеной улице, стоя по щиколотку в хлюпающей грязи, их уже поджидали охотники на крыс. Кто-то из них пришел меняться, а кто-то хотел сделать Церкви пожертвование – в надежде попасть в Средний город. Дрожащие силуэты выступили из тумана. Двадцать человек в жалких лохмотьях, осунувшиеся и изможденные, обступили Нолля со всех сторон. Их тощие руки крепко вцепились в его церковное одеяние.

– Шесть дюжин хвостов на одежку! – завопил кто-то в ухо. – Настойкой тож возьму! Токмо покрепче!

– А мне б только выйти отсюда! – взмолилась старуха, прижавшаяся к Ноллю. – Муж-то помёр, а так бы мы больше всех изловили!

– Не церемоньтесь с ними! – крикнул Сив. Крепко сжав мальчика за руку, он расталкивал охотников. – Идемте!

– У меня для вас ничего нет, – пробормотал Нолль и двинулся вперед. Отдавил каблуком чью-то босую ногу.

Худой мужчина повалился на землю прямо перед ним, завопил. Послышался треск рвущейся мешковины. Чьи-то отловленные крысы посыпались в грязь. В толпе закричали – толкаясь, хрипя, стали делить окровавленные тушки.

Нолль кое-как вырвался и догнал Святошу.

Не сразу он понял, что они шли по главной площади Нижнего города. У Нолля возникло чувство, что выученная им карта этого округа была не вполне точной. Ничего здесь не знало порядка и находилось в постоянном движении – будто бы в ритме крысиных потоков у него под ногами все вокруг перестраивалось, переделывалось.

Не было здесь ни фонарей, ни мостовой, ни будок постовых, ни моторных повозок. В обе стороны от ржавых ворот убегала высокая каменная стена. В восточной ее части выдавались, нависая над Нижним городом, забитые, свежезаколоченные досками сливные трубы. Нестерпимо пахло помоями. Над этой стеной в серой густой вышине едва угадывались черепичные крыши домов Среднего города. Отсюда они казались не хуже дворцов.

А на запад, привалившиеся к стене, из грязи и помоев тянулись хлипкие деревянные сооружения, отдаленно напоминавшие башни из наваленных друг на друга кубов. Стен кое-где не было, и верхние этажи местами держались на одних только хлипких подпорках. И даже там, где стены домов еще не были выломаны, сквозь дыры и щели можно было приметить детали унылой внутренней обстановки, увидеть силуэты людей. Кто-то из жителей Нижнего города дремал, приткнувшись в угол своей пустой комнатушки, куда едва ли поместилась бы кровать. Ветер со свистом пронизывал деревянные нагромождения, и они, скрипя и покачиваясь, не падали только чудом. Крыши были прямыми, тоже сделанными из дерева, вплотную подходившими друг к другу. По этим неровным уступам прыгали тени. Верно, местные дети. Дырокубье.

Внизу, под навесами у основания деревянных башен, неровными рядами теснились захудалые лавочки, грибные развалы. Шкурки крыс были выложены иногда без лотков, прямо на земле. Рядом стояли открытые бочонки, набитые зеленым мхом; в ящики убиралось только самое дорогое: посуда, инструменты и ткань. У стен были выставлены обломки досок, на крюках висели скрученные веревки, сети для ловли крыс, ржавые каминные кочерги, подписанные как гарпуны.

На дощечках, приколоченных к навесам, а то и просто валявшихся на земле, углем были выведены неровные надписи: «Крыс не беру», «Мелочи на одежду», «Железные инструменты, колья, всячина».

Сомнительного вида торговцы – кто тоже в лохмотьях, а кто и в дырявых пальто на крысином меху – не зазывали к себе, а напряженно следили за Ноллем, когда он проходил мимо них. Будто боялись, что он собирается что-то украсть. А может, как раз наоборот – следили, когда Иной отвернется, чтобы обокрасть его самого.

– Посматривайте по сторонам, – посоветовал Сив. – Это площадь Менял. В день перед полнолунием сюда стекаются воры, щипачи и бледняки со всего Нижнего города.

– Как вы сказали? – переспросил Нолль.

Сив чуть смутился.

– Не я их так называю. Слышал от местных. – Он указал на другую сторону площади, где в туманной пустоши в тени деревянных нагромождений ютились одинокие хибары. У них горели костры, вокруг огня горбились тени. – Это вот щипачи. Слышал, что они по ночам отдирают доски с домов. Продают или просто тащат к себе. – Сив помолчал. – А бледняки – это те, кто свихнулся от ху´мсы, сушеных бледных поганок. Я видел пару таких: белые, словно призраки. А глаза налиты кровью. Они безобидны… если вы только не хотите отобрать у них щепотку хумсы.