Нигилэстет

Позже, помещая на подушки большой и маленький предмет, я понял систему его отбора. Малыш постоянно и без колебания предпочитал оставлять более крупные предметы. Не надо быть гением, чтобы понять почему. Хотя все предметы были равны (несмотря на то, что многие из них имели эстетическую ценность, я подбирал их так, чтобы они конкурировали друг с другом по красоте; если же они не представляли художественной ценности, я, конечно, старался, чтобы они были равной величины; ничего необходимого для занятий живописью я не выставлял), но чем больше был предмет, тем заметнее было его исчезновение. Бюро, проигрыватель, эстамп размером с постер, даже пепельница, когда она исчезла со своего обычного места, должно быть, оставляла после себя пустоту. Теперь я уже больше не клал на подушки большой и маленький предмет Вместо этого я выставлял большой против большого, маленький против маленького. В мои намерения не входило облегчать его участь. Напротив, как ученый сохраняет в формальдегиде лабораторный образец, так и я хотел сохранить этот процесс, растягивая его как можно дольше, наслаждаясь каждым мгновением, не спеша выпивая по глоточку.

Мне теперь некуда торопиться. У нас уйма времени.

Иногда я помещаю на подушки два маленьких предмета против одного большого. Иногда три. В некоторых случаях даже шесть против одного. Бродски никогда не выбирает больше трех маленьких предметов вместо одного большого. Его максимальный уровень обмена, похоже, только три.

На самом деле большие предметы я не кладу на подушку, а ставлю рядом. Бродски без труда делает свой выбор. Для него нет различия, лежит ли этот предмет на подушке или находится рядом.

* * *

От буфета осталось пустое место (буквально). Это первый предмет в квартире, который исчез полностью. Начать с того, что у меня было не так уж много вещей, поскольку я холостяк, но все нее некоторые из них имели для Бродски большую ценность. Например, его блюдце с росписью по мотивам Матисса и чашка с росписью по мотивам Пикассо. Когда ему пришлось выбирать между ними, это был для него печальный день. После этого он был так подавлен, что явно потерял аппетит. Теперь, каждый раз, когда мы садимся завтракать (он на самом деле большее не сидит: кухонный стол исчез, так же как и стулья, и мы оба едим на полу; я держу его на руках, как ребенка), первое, что я предлагаю ему, – это освежающий напиток. Не потому что Бродски так уж сильно любит его, а потому что это дает мне возможность использовать один предмет из кухонных принадлежностей, который я спас от выброса в мусорный мешок. Старую армейскую металлическую кружку. Увы, Бродски не сделал из нее ни глотка.

Поскольку сегодня Бродски отказался использовать свой универсальный держатель, чтобы самостоятельно принимать пищу, я вынужден был запихивать ему еду в горло пальцами. В противном случае он не стал бы есть. Я не хочу, чтобы он умер от голода… во всяком случае, пока. И поскольку у него больше нет фартука, большинство из того, что он ест, жидкое и твердое, остается у него на лице или на шее, вместо того чтобы попадать по назначению – в живот. Когда он наконец готов заниматься живописью, он напоминает нечто среднее между старым армейским полевым поваром, который только что закончил кормить целую армию, и типичным художником, равнодушным к грязи. Одна пикантная подробность: вряд ли можно найти различие между грязью, помоями и жирными пятнами, оставшимися от его еды, и пятнами, кляксами и мазками масляной краски, остающимися после его ежедневных занятий живописью.

Всегда в одно и то же время, в одном и том же месте я кладу перед ним на подушки какой-нибудь предмет.

Сегодня после полудня, закончив рисовать, Бродски погрузился в задумчивость. Вы угадали, так же как и я, о чем он грустно размышлял. О чем еще, если не о том, что принесет ему завтрашнее утро.

Теперь давайте посмотрим. Что я выберу?

Я знаю. Осталась последняя из его репродукций, любимая, «Крик» Мунка. И в пару к ней его кровать, предмет, если и не имеющий эстетической ценности, зато большой, функциональный и необходимый для сна и отдыха в течение от восьми до двенадцати часов, которые он в ней проводит (иногда больше). Она как никакой другой материальный предмет составляет неотъемлемую часть его мира.

Я предоставляю вам самим угадать, что он выбрал для отправки в блестящий черный мусорный мешок.

Итак, сейчас он лежит на полу среди кучи потрепанных одеял и грязных простыней, утратив даже возможность с комфортом уснуть. И очнувшись от сна, который стал нестерпим, он обнаруживает, что его ночной кошмар не закончился, что он продолжается. Все, чего он боялся и что видел во сне, становится явью.

Это заключительное наказание оправдывает самые лучшие мои ожидания. Мне столько предстоит сделать. И конечно, я все это сделаю.