Нигилист-невидимка

Не удостаивая нового работника общением на языке господ, сразу и навсегда определив его место в коллективе, повёл немца за собой, а тот поплёлся за ним с энтузиазмом овцы, ведомой волком в глухую чащу.

— А что это за немец такой? — осведомился Воглев, когда они отошли на порядочное расстояние.

— Хороший, годный немец, — Савинков пожал плечами, также глядя им вслед.

О Михеле он ничего не мог рассказать. Всю дорогу они не обмолвились ни словом. Савинков не хотел заводить разговор при ваньке, а Михель потребности в общении не испытывал.

— Где вы его взяли?

— Надёжный товарищ посоветовал.

— Которого вы хотели сагитировать?

— Хотел, да не вышло, — Савинков достал портсигар, угостил Воглева, постукал о крышку папироской, сунул в рот.

Воглев чиркнул спичкой.

— Почему отказался?

— Сесть боится. Когда нас взяли по тому делу, он залёг на дно и с тех пор таится. Готов помочь, но сам не полезет. Вон, что подогнал, — Савинков достал «наган», взвесил на ладони, сунул в карман с деловым видом.

Воглев многозначительно хмыкнул.

— Реальный человек.

— Да, конкретный. Всё путём у него, в анархисты подался. Бомбистом-одиночкой хочет стать, — с горечью молвил Савинков и глубоко затянулся.

— С этим немцем давно знакомы?

— Впервые вижу, но Збышеку доверяю, он в людях разбирается. А вы что о нём скажете?

— Да вроде полезный немец. В одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи. Такой в полицию не побежит. Ещё помнит, как на съезжей пороли.

— Всё, что у него есть, находится в этом сундучке. Семьи нет, друзей нет. С дачи его можно не выпускать, — сказал борец за права рабочего класса. — Всё равно ему ходить некуда, кроме как в трактир, а выпить он и с нами выпьет.

— Пусть обвыкается с прислугой, — снисходительно постановил Воглев. — Юсси в баню сводит, Марья покормит, а жить он будет во флигеле. На кухне, кстати, ей сейчас Ежов по ушам ездит.

Это было неприятным известием. Ежова, после разговора с Пшездецким, хотелось видеть меньше всего.

— Что это он спозаранку?

Савинков вовсе не был уверен, стоит ли допускать к нему немца. И хотя он не верил в предательство Ежова — мало ли что выдумал пьяный слесарь, — но был по жизни пуганый и предпочитал держать дела «нижних» в тайне даже от приближённых к графине «верхних».

— Письмо от Центрального Комитета принёс, — огорошил Воглев. — Аполлинария Львовна заперлись и думают.

«Или гонит Збышек телегу на Ежова? — Савинков непроизвольно прищурился. — Устроить бы ему проверку».

— Чего изволите остобучиться? — Воглев заметил перемену в лице, сплюнул на папироску, затушил.

«Настоящий опыт подпольной работы только начинает приходить, вернее, подкрадываться. Продать тайну может только тот, кому ты её доверил».

— Я-то?

Савинков кинул окурок в траву и растёр носком штиблета.

* * *

Он хотел избегнуть встречи с сомнительным товарищем и для этого спуститься в подвал. Однако Воглев настоял, чтобы он отдохнул с дороги, и вызвался дежурить, вероятно, желая видеть Ежова ещё меньше. Не решаясь делиться с ним безосновательными подозрениями, дабы не навести поклёп на доверенное лицо Центрального Комитета, Савинков был вынужден делать вид, будто лишён опасений. А тут из кухни выскочил весёлый репортёр и направился к нему своей подпрыгивающей походкой.

— Сколько лет, дружище! — воскликнул он. — Привёл пополнение, чтобы костям старого Штольца было не одиноко?

Поднялись к скамейке, сели под соснами.

— Выходишь в город? Не страшно?

— Пусть меня боятся.

— Ой, ой, — покачал головой Ежов. — Кого ты хотел удивить и чем?

— Как можно, — с холодной иронией парировал Савинков, как было принято между друзьями до ареста, и продолжил, памятуя навет Пшездецкого. — Полагаю также неуместным вникать в настоящие причины моего визита.

— Полноте! — замахал руками журналист. — Чтобы до такой степени ужраться, гм… упиться революционной борьбой, это надо постараться, дорогой. От тебя посейчас перегаром тянет. Нетрудно догадаться, куда ты ходил. Товарищей проведать. А что нового человека привёл, свидетельствует о том, что пьянствовал у Пшездецкого.

Ошеломлённый тем, как моментально его раскрыли, Савинков постарался сохранить лицо игрока в покер и переменил тему.

— Общался вчера с Тетерниковым, встретились на бульваре.

— Нашёл, кого приветствовать, — по челу Ежова промелькнула тень. — Если у человека нет ни способностей, ни таланта, он может идти учить других людей. Дети всё стерпят. Они безответные. Их чем меньше нагружаешь, тем им лучше.

— Не любишь Фёдора Кузьмича? — спросил Савинков. — Впрочем, он тебя едва ли тоже любит. Он никого не любит.

— Тетерников — деградант и самый гнусный из всех сатанистов нашей эпохи, — на удивление серьёзно отрекомендовал репортёр. — Более гнусной души я не встречал, притом, что доводилось заглядывать в мрачнейшие топи человеческого дна.

— Боишься его?

— Же мандраже, — поёжился Ежов.

— Ты его, наверное, даже читал? — не упустил случая подколоть безграмотного репортёра Савинков.