Нигилист-невидимка

— Имел неосторожность, теперь каюсь. Тетерников выглядывает из своего адского мира и доносит до нас мумифицированные ужасы, о которых всецело ведомо только пребывающему на той стороне, — нервно передёрнулся всем телом Ежов. — Лучше бы он там и оставался весь целиком. Не слушай ты его, камрад, он тебя плохому научит. Урождённый горемыка, для которого мир лежит во зле, разве может научить чему хорошему? Напуганный жизнью, он изо всех сил пугает других, чтобы одному страшно не было.

— При этом пишет как бог.

— Бог так себе писал, — Ежов откинулся на спинку, заложил большие пальцы в проймы жилетки, покачал ногой. — Можешь ознакомиться с Ветхим Заветом. Первые пять книг продиктованы Моисею Господом, и как раз в них отсутствуют всяческие литературные достоинства.

— Быть может, перевод плохой? — нашёлся Савинков.

— Я в оригинале читал, — репортёр принялся качать головой, будто припоминая что-то. — Мы изучали Тору в ешиве.

— Камрад, ты не нигилист, ты позёр, — вздохнул Савинков.

— Жизнь — фарс! — репортёр кисло усмехнулся.

Савинков так и не определил для себя, мог ли быть Ежов соглядатаем тайной полиции. По речам не распознал и, прокручивая обратным числом предшествовавшие аресту действия репортёра, ничего подозрительного не обнаружил. Он избегал голословных обвинений в духе Пшездецкого. Неосторожно брошенное слово запросто могло положить конец отношениям, а то и жизни. Как юрист, Савинков предпочитал собрать доказательства и лишь потом выдвигать обвинение.

Против слов Пшездецкого свидетельствовали следующие факты: всё это время Ежов знал, что графиня прячет беглого, но на дачу даже будочник не заглянул; столько лет скрывать при доносчике подозрительную техническую работу в подвале было практически невозможно, однако Воглев и Юсси относились к Ежову вполне доверительно; и он состоял курьером Центрального Комитета, а уж там должны были уметь разбираться в людях.

За обедом Аполлинария Львовна держалась грустнее обычного, но, поддав наливочки, развеялась.

— Ах, Людвиг… Он так хотел гулять по тихой Блюменштрассе, смотреть на попугайчиков, которых держит швейцарский денди Ив Клоке, — печально вздохнула она, не обращаясь конкретно ни к кому, но Ежов состроил понимающую мину. — И вот — вместо Женевы перед ним Петропавловская крепость и сибирская каторга, а вместо денди и попугайчиков — быки и петухи. Плешнеру столь редко улыбалась Фортуна…

Савинкову эти имена ни о чём не говорили, зато Воглев насупился.

— Когда я была молода, красива и богата… — Аполлинария Львовна, напрашиваясь на комплимент, обратилась к наиболее галантному мужчине за столом: — Борис Викторович, вы же слышали о моём покойном супруге?

— Признаюсь, его почтенная персона была незаслуженно обойдена вниманием в наших беседах, — Савинков промокнул губы салфеткой и поднял рюмку. — Как бы то ни было, я предлагаю за него выпить.

Так и сделали, не чокаясь. На щеках графини выступил румянец. Грудь её часто вздымалась.

— Как вы догадываетесь, супругом моим был Высоцкий.

— Тот самый?! — из деликатности воскликнул молодой юрист.

— А вы, шутник! — медленно проговорила графиня грудным голосом и погрозила пальцем. — Конечно же, нет. Сам чайный король Калонимус пребывает в скрепном кругу своей религии, своих близких и своих привязанностей. Это его младший брат предложил мне руку и сердце, а взамен получил положение в обществе. Аркадий Янкелевич даже покрестился ради венчания. Семья его не отвергла, но жили мы с тех пор как бы наособицу, чего я тогда не замечала. Графиня Полли была молода и хотела осчастливить весь мир.

«Какой мезальянс», — удручился Савинков.

— Аркадий был мужчиной представительным. За ним стояла вся чайная империя Высоцких, а я вывела его в свет. Это была сила. Какой прекрасной парой мы были! Венчание в Казанском соборе. Свадьба на вилле Борджиа! И Европа, эта волшебная Европа! — графиня закатила глаза, воспарила в воспоминания и застыла там на миг, а потом уста её украсила лёгкая ностальгическая улыбка. — Я привезла его в Венскую оперу на «Нюрнбергских мейстерзингеров». Он потом и говорит мне — вы не поверите, господа, — мол, у них в Одессе так состязаются биндюжники с гитарами, кто кого переорёт и хлестче споёт. Сейчас это звучит курьёзно, но тогда Аркадий дезавуировал себя до неприличия. Представляете себе юную графиню Полли? Я была в ужасе. Как после этого не кинуться под сень спасительных идей социализма? Благо, носителей их было много в Швейцарии, куда мы сразу отбыли из Вены. Оттуда знакомства привели в «Народную волю» у нас в Петербурге.

— Как же вы блистали на собраниях своим несравненным умом и очарованием, — льстиво молвил Ежов.