Нигилист-невидимка

«Бежал из ссылки, кругом темно. Нигде не светит мне родное окно,» — бывший агитатор «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» проглотил слёзы при мысли, что ему теперь действительно нигде не светит, а самым родным окном, в лучшем случае, будет сиять каморка слесаря Пшездецкого. Такой сделалась участь протестного активиста, вставшего на путь терроризма.

Содрогаясь под промозглым сентябрьским ветром, Савинков надвинул на уши поднятый воротник пиджака, плотнее запахнул отвороты и потрусил к флигельку. В правом кармане тяжело колыхалась бутылка «смирновки», без которой идти в гости к слесарю было бы просто неприлично.

Взбежал по ступенькам и торопливо застучал костяшками. Подул на руки, привёл в порядок костюм. За дверью заскрипели половицы.

Пшездецкий открыл не спрашивая, будто знал, кто там.

— Ну, заходи, — пригласил он.

Савинков прямиком прошёл в комнату, выставил на стол водку. Пшездецкий без разговоров присоединил к ней пару стаканов.

— Каким путями?

— Мимо проходил.

Слесарь добыл огурцов. Порезали на тарелке дольками, по-господски.

— Ну, будь здрав!

— Будем.

Савинков расслабился. В каморке было уютно. С его последнего визита не изменилось ничего. По стенам висели те же картинки из «Нивы». На табуретке возле кровати горела керосиновая лампа. На смятом покрывале лежала корешком вверх раскрытая книжка Луи Буссенара «Жан Оторва с Малахова кургана». Грамотный слесарь следил за новинками.

— Скучаешь? — спросил Савинков.

— Валяюсь помаленьку, — добродушно ответил Пшездецкий. — А ты как?

— Хех, камрад, мне скучать некогда, — агитатор внутри пробудился от глотка водки и с хитрецою проглянул наружу. — Давай ещё по одной, чтоб муха не пролетела?

Залпом проглотив водку, Пшездецкий сунул нос в рукав и втянул полной грудью, занюхал мануфактуркой. Выдохнул. Уставился на гостя с выжиданием, пока Савинков закусывал огурцом.

— Как там моя игрушка, стреляет? — спросил, чтобы разбавить затянувшееся молчание.

— Стреляет, — заверил террорист. Учитывая дело, которое предстояло сейчас обсудить, он счёл нужным обойтись без недомолвок. — Я городового застрелил.

Пшездецкий не удивился.

— Прямо насмерть? — только и спросил он.

— Наповал.

— Точно не оправится и не расскажет?

— Мы с товарищами ему ноги потом отрезали, — как на духу выложил Савинков.

— О! — Пшездецкий поднял брови, как бы говоря: «Хороши же у тебя товарищи».

— Да, — сказал Савинков. — Предлагаю ещё по одной.

Слесарь не отказался. Выпили не чокаясь, третья пошла за упокой. Пшездецкий даже занюхивать не стал. Вместо этого достал портсигар, протянул Савинкову. Закурили. Посидели в оцепенении.

— Ну, брат, говори, — наконец молвил Пшездецкий. — Ты никогда не приходишь просто так.

— Нам нужен динамит, Збышек. Сейчас нам его негде взять, а ты говорил, у тебя есть.

— Почему-то именно этого я и ждал.

Савинков достал портмоне, отсчитал десять «катенек», специально для этого приготовленных. Один за другим выложил на стол перед слесарем листы банковских билетов.

— Я даю тебе за него тысячу рублей. Ради нашей борьбы мы готовы на всё, — Савинков специально выделил интонацией «на всё», чтобы у товарища не возникло сомнений, отдать иль не отдать. — Бомба есть средство выражения нашей идеи, а террор есть средство продвижения в область политических решений. Динамит мне нужен сейчас.

Пшездецкий даже лицом не дрогнул при виде денег. Мельком глянул на разложенные по столу купюры и в упор уставился на Савинкова. Не понять было, о чём он думает. Террорист постепенно напрягался, готовый при малейшей угрозе со стороны собутыльника схватиться за револьвер. Глаза Пшездецкого становились всё серьёзнее. Скучно ему теперь точно не было.

— Вы хотите убить царя?

Он ткнул пальцем в небо, но попал в яблочко. Однако такая проницательность была случайной даже для него самого, и Савинков не стал доказывать, насколько он близок к истине. Он снова сказал правду:

— Мы боремся не против царя, мы боремся за выживание.

Слесарь не стал уточнять, что это значит, а деловито поднялся:

— Добже!

Он мотнул головой с одобрительною усмешкой. Посмотрел на товарища с дружеским прищуром.

— А если бы тысячи было мало?

— Я бы добавил ещё, — спокойно ответил Савинков, и Пшездецкий почувствовал, что это правда.

— Сейчас будет тебе динамит.

По тому, как было сказано, сделалось понятно, что динамит будет прямо сейчас. Савинков всполошился.

— Он у тебя здесь, в комнате?

— Что я, дурной? На кухне храню!

Слесарь принёс бугристый мешок, наполненный динамитными патронами. Плюхнул к стулу Савинкова. Террорист поджал ноги. Гур-динамитные шашки застучали как глиняные комья. Слесарь полез под кровать, но выволок не железный сундучок, а квадратный деревянный ящик. Откинул крышку. В нём лежала бухта бикфордова шнура, коробка охотничьих спичек и нобелевские запалы.

— Вон, даже поджигу приготовил! — похвастался Пшездецкий, тряся над ухом коробку.

— Спасибо, камрад! — заторопился Савинков, забирая спички, пока они от тряски не вспыхнули и Пшездецкий не выронил их на запалы.

— Экий ты, брат, трусишка, — пьяно ухмыльнулся слесарь. — А я, вот, не боюсь.