Нигредо (СИ)

— Я попала в приют… совсем ребенком, — произнесла она, выталкивая правду, как что-то загноившееся и мерзкое, и внутренне страдая от этого. — У меня не осталось ни опекунов, ни имущества, и никому не было… никакого дела до моего происхождения. А потом… когда барон взял меня в жены… он не выводил меня в свет…

— Какое преступление! — кронпринц, кажется, возмутился всерьез, брови сдвинулись к переносице. — А после?

— А после я смирилась и привыкла. Одно название, что баронесса, — Марго усмехнулась, неловко дернув плечом. — Я и танцевать толком не умею.

Умолкла, ожидая ответа, жилка на виске пульсировала мучительно быстро.

— Я вас научу, — сказал кронпринц.

Марго недоверчиво подняла глаза. Шутит? Играет? Нет, взгляд кронпринца серьезен, в нем отражался янтарный свет фонарей.

— Прямо тут? — спросила Марго, чтобы сказать хоть что-то.

— А чем это место хуже прочих? — кронпринц взял ее за руку. — Доверьтесь мне, Маргарита.

— Я верю, — на выдохе ответила она, ловя взгляд и чувствуя, как его пальцы бережно, почти не ощутимо, едва-едва, сжимают ее ладонь.

— Я постараюсь не обжечь, но все-таки обещайте сказать, если будет больно.

— А вам? — спросила Марго, в свою очередь сжимая его руку, и чувствуя только шершавую кожу перчаток — теплую, но все-таки неживую.

— Мне?

— Вам не будет больно? Я видела, как бинтовали ваши руки. Огонь ранит вас?

Его щека дернулась, точно сквозь мускулы пропустили короткий электрический разряд.

— Иногда, — ответил кронпринц. — Зависит от интенсивности и площади возгорания. Вы одна из немногих, кто спросил… И мне приятна ваша забота, — вторая рука легла на ее талию, отчего Марго снова вздрогнула, и снова не отстранилась, а в свою очередь сжала его плечо. — Ну что ж, начнем с вальса, короля балов? Основной шаг — приставной. Повторяйте за мной и считайте. И, раз…!

Первые шаги — неуклюжие, сбивчивые. С непривычки перехватывало горло, и кронпринц размеренно отсчитывал над ухом:

— …два, три! Вы пытаетесь вести, Маргарита, а это недопустимо. Расслабьтесь! Легче шаг!

Она покорилась, позволив подхватить себя — ветром? волной ли? — и повлечь по улице. Сначала медленно, потом все ускоряя темп, словно она была опавшей листвой, покорной чужой воле, но не противилась этому и ощущала поднимающийся в груди восторг. Фонари пылали, словно оранжевые звезды, слегка кружилась голова. Чтобы не упасть, Марго крепче прижималась к кронпринцу, и в этом было что-то упоительное, опасное и оттого желанное.

— У вас неплохо получается, — улыбался он, а Марго так близко видела его глаза — ласковые и немного насмешливые, — что могла бы разглядеть собственное отражение в них. — Вас учил барон?

— Меня учил отец, — отвечала она, стараясь удержать темп. — Давно, в детстве.

— Мне как-то говорили, что некоторым вещам, научившись однажды, невозможно разучиться. Немного тренировки — и вы будете блистать на балах!

— Под взглядом сотен оценивающих глаз? Вот уж нет! И не надейтесь!

— Тогда я буду приглашать вас каждую ночь танцевать со мной на улицах Авьена. Ради этого приглашу оркестр из того милого кабачка, в котором я периодически бываю. С ними мы разучим еще немало танцевальных па!

Марго весело рассмеялась, и тут же, сбившись с шага, запнувшись о брусчатку. Кронпринц подхватил ее, не позволяя упасть, привлек к себе. Сердце заколотилось невозможно больно. Задержав дыхание, она смотрела на него — знакомый лик, размноженный на портретах, но столь непохожий на них, — и видела не Спасителя, а мужчину — Генриха… Как бы хотелось назвать его так, сокровенно и почти интимно! — усталого, слегка нетрезвого, но все-таки настоящего и земного.

— Вы помните… нашу последнюю встречу? — медленно заговорил он, точно и ему не хватало дыхания, точно слова застревали в горле. — После нее я постоянно думаю о вас… о том, что вы сказали тогда… и что сделал я… вы помните?

— Да, — ответила Марго, чувствуя, насколько густой и вязкий этот ночной авьенский воздух, насколько яркое гало у фонаря, пылающее над головой Генриха, будто фальшивый нимб. — Вы поцеловали меня тогда.

— А вы оттолкнули.

— Тогда я еще никак не могла разглядеть…

— А теперь? — тревожно спросил он. — Что вы видите теперь, Маргит?

Марго поняла, что от ее ответа сейчас зависит что-то очень важное, живое, родившееся из скорлупы сомнений и предрассудков.

Что хотела ответить она?

Что видела, ощущая обжигающее дыхание на своей щеке?

Что видит новорожденный мотылек своими крохотными фасеточными глазами?

Солнце. Всегда лишь его.

Вместо ответа, Марго привстала на цыпочки и коснулась губами его ждущего рта…

— и вспыхнула изнутри, как спичка!

…и почувствовала горячность губ, пряный привкус «Порто».

А все прочее потеряло смысл.

Генрих целовал в ответ жгуче и жадно, насыщаясь ей, как вином, и делясь в ответ собственным пламенем. Марго хотела, чтобы он прижал ее крепче, до мучительно сладкой боли, до дрожи в коленях, и сама льнула к нему, падая в нахлынувшее безрассудство как в пропасть. Растворялась в ощущениях. Теряя себя…

И почти что вскрикнула, когда воздух взрезала резкая трель полицейского свистка.