НИИ особого назначения

Хотя после того, как я увидел убитых на рабочем месте ученых, я уже не был уверен, что эта версия событий действительно верная. Мне явно рассказали далеко не все, без подробностей. Но подробности теперь надежно укрыты жутковатыми аномалиями «тридцать второй», которая, по версии бабушки Федора, которая так и не соизволила мне назвать свое имя, была вылезшим в нашу реальность куском мира мертвых, Сайво-Аймо. Или Ядо-Аймо, я не очень хорошо разбирался в этих их хитросплетениях посмертия.

— А голос тут при чем? — спросил я, вспомнив, с чего наш разговор начался.

— А при том, — огрызнулась хозяйка. — Если бы заговорили с тобой сейды, то я бы уже не стала. Потому что они бы тебя забрали с потрохами. И снаружи ты был бы живой, а изнутри мертвый.

— Очень интересно, но ничего непонятно, — сказал я. — Хорошо, допустим, я во все это поверил…

— Верить от тебя никто и не требует, — сказала хозяйка. — Как есть, так и рассказываю. И если ты головой своей подумаешь, то поможешь прекратить это все. Найти и отключить тот аппарат…

— А с чего вы взяли, что есть какой-то аппарат? — спросил я.

— Так что это еще может быть-то? — она всплеснула руками.

— Ну да, действительно… — пробурчал я и снова опустил глаза к камешку, который висел у меня на груди. Что это? Амулет какой-то? Будет меня от голосов в голове защищать? Хотя зачем я сам думаю, можно же спросить! Она повесила, пусть она и объясняет.

— Зачем эта штука? — я покрутил камешек в пальцах. — Что мне с ней теперь делать?

Глава 25

Разве жалость — не крест, к которому пригвождается каждый, кто любит людей?

Но моя жалость не есть распятие.

Фридрих Вильгельм Ницше «Так говорил Заратустра»

Дурацкий камень. Засунешь его под одежду, будет выпирать. И царапаться. И если что-то тяжелое в грудак прилетит, то будет только хуже. Такой себе амулет. Могли бы взять плоский камешек, а не круглый…

Я уже почти бежал. Оказывается, в гостях в безымянной бабушки Федора я провел около часа. За это время мои коллеги вполне могли собраться и рвануть обратно.

Вряд ли, конечно, но всякое может быть.

Не то, чтобы меня это как-то особенно напугало, конечно. Ну, допустим, бросят меня в Соловце. Подойду к любому милиционеру, объясню ситуацию, попрошу, чтобы мне помогли найти адрес Романа…

На самом деле, я даже был как-то слегка разочарован всем этим. Когда имеешь дело с заговором, хочется представлять себе что-то такое грандиозное. Секретное место встречи, дверь в которое открывается через книжный шкаф, и только в том случае, если переставить подсвечник на столе, нажать на правильную комбинацию гвоздей и сказать «Сим-сим, откройся!» Ну или хотя бы надо спускаться по лестнице в мрачный подвал. А там на полу нарисованы тайные знаки, а на всех заговорщиках — маски, скрывающие лица. Но тут… Убогонький домик с обоями в цветочек, бабушка с вязанием. Федор этот… Разнорабочий в ресторане. В этой обстановке как-то сложно поверить во все эти древние силы, которые привели в движение мир мертвых, и… Я фыркнул и помотал головой. Сорвал с шеи дурацкий камень и сунул его в карман. Саамская бабушка ничего не сказала насчет того, что он обязательно должен быть на шее. Можно и в кармане носить. Или вообще выкинуть?

Я поднялся на крыльцо «Емели», услышал изнутри взрыв хохота. Ага, никуда еще не уехали. Можно выдохнуть.

Остановился. Оперся на перила. Посмотрел на теплые огни уличных фонарей, пунктиром уходящие вдаль.

Надо бы собрать в кучу полученные сведения.

Итак, случился в институте эксперимент. Который, по версии Романа, пошел совсем не так, как хотелось бы, и «тридцать вторая» появилась как результат катастрофы. По версии бабушки Федора — именно так все и замышлялось, но признаваться в этом публично ученые не стали, потому что жертв оказалось очень много. Кто прав? Фиг знает, возможно, тут вообще нечто среднее…

Дальше «тридцать вторую» взялись активно исследовать, таскать оттуда всякие вещества и субстанции. Появились новые возможности, случилось несколько локальных прорывов в науке, в общем, все вроде даже штатно. Но это понравилось не всем. И появилось сопротивление. Цели которого…

Я почесал в затылке, вспоминая сбивчивые слова Федора, когда он вышел проводить меня за калитку.

— Мы правда пытались достучаться по-другому, — сказал он. — Писали в разные инстанции, рассказывали… Но никто не услышал. Так что теперь нам не остается ничего другого, кроме как в силу своих скромных возможностей мешать вашим исследованиям. Ну и пытаться найти, где стоит эта машина…

— Почему ты решил мне это все рассказать? — спросил я. — Вообще-то мне сейчас ничего не мешает сдать вашу шайку моему начальству и забыть весь этот мистический бред, который вы несли.

— Но ты ведь этого не сделаешь? — глаза Федора стали еще более больными, чем всегда. Если бы он был собакой, он бы сейчас униженно подметал хвостом асфальт.

Я пожал плечами и ничего не ответил.

Захотелось закурить.