Ниязбек

– Ясно, – сказал Ниязбек, – но ты забыл волшебное слово. «Пожалуйста».

***

Следующий день был воскресенье, и Владислав Панков принял приглашение Ниязбека, который позвал его на шашлык. Панков надеялся, что он сможет увидеть Аминат, но все надежды полпреда рухнули, когда он увидел накрытые столы и крепких парней, сидевших под виноградным навесом.

Люди все прибывали и прибывали; приехал Арзо Хаджиев и стал с порога божиться, что не крал иностранца; приехал Хизри и стал о чем-то громко рассказывать по-аварски, и настроение Панкова окончательно испортилось, когда во двор заехал Магомедсалих Салимханов. Его смуглая кожа была ровной и гладкой, она не обгорала и не покрывалась сыпью, он был выше Панкова на голову и младше на десять лет, и Панков при виде Магомедсалиха зашелся от ревности, бессмысленной и острой, как приступ аппендицита. «А все-таки ей нравятся люди со светлыми волосами», – не очень-то логично утешил себя русский.

Панков мрачнел с каждой минутой, и он уже был готов встать и уехать, когда под навесом появился Ниязбек с длинным ковром на плече. Он двигался, как всегда, легко и уверенно, и его свежевымытые короткие волосы блестели на солнце, как скол каменного угля.

– Мы все здесь знаем и ценим Владислава Авдеевича, – сказал Ниязбек, – и мы знаем, что он еще ни разу не взял денег. Ему машину предлагали – не взял. Дом предлагали – не взял. Жене колье подарили – вернуть заставил. Поэтому я долго думал, что бы такое подарить Владиславу Авдеевичу, что он не счел бы неправильным, и я решил от всей души подарить ему вот этот скромный подарок.

И с этими словами Ниязбек положил перед Панковым свернутый ковер.

Панков резко встал с места.

– Послушай… – начал он.

Ниязбек толкнул ковер. Тот покатился, разматываясь, под ноги полпреду, и через секунду из него выкатился несколько взъерошенный, но совершенно целый австриец. Несколько секунд он обводил глазами присутствующих, а потом взгляд его остановился на полпреде.

– Это что, шутка такая, герр Владислав? – спросил он. Панков стал красным, как запрещающий сигнал светофора.

– Кто его украл? – рявкнул полпред. – Ну?

– Это неизвестно, – отозвался Ниязбек.

– Как это неизвестно, – возмутился австриец, – вот он и украл!

И его палец безошибочно ткнул в Джаватхана Аскерова.

Тот потупился, словно школьник, застигнутый за потравой варенья в бабушкином шкафу.

– Потише, – сказал Магомедсалих, – ты кого обвиняешь? Ты чиновника обвиняешь, австрийская образина! Замминистра по налогам, слышь ты?

– Вот как? – сказал австриец. – А вы что, тоже… замминистра?

– Я министр, – гордо сказал Магомедсалих, подумал и признался:

– Был.

– Donnerwetter! – вскричал австриец.

За столом послышались ленивые смешки. Хизри Бейбулатов бросил на тарелку баранью косточку, которую он обгладывал, ковырнул мизинцем в зубах и лениво сказал:

– Послушай, дорогой, чего ты ругаешься? Разве с тобой плохо обращались? Разве тебя били? Вон Слава, он когда сидел у Арзо в погребе, так у него палец отрезали. У него на глазах русских собакам скормили. – И палец Хизри указал на Арзо Хаджиева.

Австриец поглядел на седеющего чеченца с приколотым к поясу рукавом, потом на Панкова, а потом на смуглого золотозубого Хизри, который снова засунул в рот мизинец, чтобы вытащить застрявшую жилку.

– Это что, правда? – спросил совершенно ошеломленный австриец.

– Разумеется, нет, – ответил Панков, – полковник Хаджиев – командир спецгруппы ФСБ. Офицер федеральных сил.

При этом голос Панкова слегка дрогнул, но австриец, увлеченный собственной бедой, ничего не заметил.

– Это неслыханно, – сказал австриец, – это unmoglich. Когда я прилетел в вашу республику, мне показалось, что это нормальная страна. Мой сотовый работал, как в Вене. Мои апартаменты соответствовали всем европейским стандартам. Я даже играл на прекрасном поле для гольфа! И вдруг оказалось, что я – не человек, а вещь! Что меня можно украсть! Что меня можно подарить! Но что меня больше всего потрясает, что этот человек, который меня украл, он, оказывается, не бандит, а чиновник. Финансовый чиновник! И он думает, что если капитализация компании составляет сорок миллиардов долларов, то она может заплатить за хозяина двадцать. Это настолько нелепо…

– Слышь, фриц, – сказал Ниязбек, – может, тебя рано отпустили? Посидел бы еще, лекции почитал. Глядишь, наш Джаватхан стал бы лучше в фондовом рынке разбираться.

Тут Панков наконец пришел в себя, схватил австрийца за руку и потащил прочь от стола, к ждущим под навесом машинам.

Корпоративный Learjet Мартина Раффеншнайдера приземлился в Вене в половине пятого вечера. Сразу из аэропорта австриец набрал личный мобильный Панкова.

– Владислав? Это Мартин. Вы понимаете, что если я дам показания, то вам не дадут визу ни в одну из европейских стран? Вам лично?

Панков молчал. Возразить ему было нечего.