Ника

— Может быть, приду… Раз так, сразу свою нужду выложу… Глаза тупые стали, при лампе плохо вижу. Свет бы провести.

Только сейчас Венков заметил керосиновую лампешку.

— Почему же вам электричество не провели?

— Говорят, столбиков и проволоки на нас не осталось. Мы ведь не ведущие.

— И всех одиноких стариков обидели?

— Всех.

— Безобразие! Мы это дело поправим.

Идя домой, он думал о Матрене, об одинокой старости, которая незаметно и к нему подкатится. И вдруг представилось, как он, одинокий и никому не нужный, живет в покосившейся избе, наподобие Матрениной, и для него не найдется у новых людей каких-нибудь «столбиков»: ведь он будет «не ведущим»…

Поднявшись на крыльцо своей избы, он оглянулся, посмотрел на ночное село как бы заново, будто в первый раз. У правления на столбе ярко светил электрический фонарь, забивал белым светом желтое пятно в Матрениной избенке.

10

На свиноферме Ника проработала две недели. Когда в книжку ей записали четырнадцать трудодней, она чуть-чуть возгордилась:

— Что ж, неплохо: за год набралось больше шестидесяти трудодней.

Теперь, когда не надо было ходить на ферму, она, управившись с домашними делами, садилась за учебники. Но очень скоро ей казалось, что все она знает, ничего не забыла и подготовку в институт можно отодвинуть поближе к весне.

Последнее время она много занималась своей внешностью. Подолгу смотрелась в зеркало, до красноты накусывала губы, чтобы они были броские, по-разному укладывала волосы. Она и прежде часто меняла прически и слыла в селе щеголихой, но то были обычные девичьи увлечения, скоро менявшиеся, а сейчас ей хотелось стать совсем взрослой, чтобы ничто не напоминало в ней школьницу.

Взрослея внешне, она стала задумываться и над жизнью взрослых. Например, много читала книг о любви, видела любовь в советских и зарубежных кинокартинах. Девушки, ее сверстницы, обсуждали любовь, как самое возвышенное и главное в жизни. В школе учителя не говорили с ними об этом, не было разговоров и на комсомольских собраниях. Главным советчиком были книги и кино. В представлении Ники идеал любви — необыкновенный человек. Кто он, ей все равно. Главное заключалось в том, чтобы он был мужественный, способный во имя любви даже погибнуть. И, конечно, такой герой должен жить не в какой-то Усовке, а где-то в другом месте, где люди иные и все иное. Ей хотелось любить, а любить некого. На усовских парней она и не смотрела: не стоят этого. Появился в селе Алексей Венков. Судя по всему, такой же, как и усовские ребята. Все в нем обыкновенно, нет ничего похожего на героя. Недурен, только и всего.

Занимал ее и такой вопрос: почему про любовь пишут в романах и показывают в кино только до замужества? Любили, поженились — и все. А как потом жили, не разлюбили ли?

Приходили на ум родители Наверное, была у них любовь, а женились — и потянулась обычная жизнь. Не ругаются, но и не милуются, а так… Мать тоже, наверно, в девушках-то не о такой любви мечтала. А теперь: заботься, чтобы муж был накормлен, стирай его белье, штопай прорехи. А отец больше всего занят тем, чтобы обеспечить семье прожиток. А любовь-то? Как полая вода, спа́ла и течет в спокойном русле.

Правда, в книгах и в кино бывает вторая и третья любовь, когда женатый или замужняя вдруг полюбит другую или другого. Но это Ника считала несчастьем: «значит, первая-то не любовь была, а так что-то… Настоящая любовь — это когда на всю жизнь».

Но примеров любви на всю жизнь она не знала.

В воскресенье собралась молодежь за селом, там, где речка Безымянка, попетляв по песчаному руслу, вливалась в Волгу. На обрывистом берегу развели костер, пекли в золе картошку, пели песни под аккордеон. Играл, перевирая мотивы, Славка, восемнадцатилетний парень с длинными тонкими руками, с лицом, осыпанным крупными рыжими веснушками. Когда он перебирал клавиши аккордеона, серые, по-девичьи красивые и грустные глаза его полуприкрывались длинными ресницами.

— Своих песен у нас нет, — сказал Славка, поставив аккордеон на колени. — Все с кино да с радио.

— Песни из кинофильмов так запели, что с них мутит, — заметил Алексей. — А частушки сочиняете?

— Не-ет, — разом ответили почти все.

— Частушки и не поют у нас, — сказала Ника. — Раньше и придумывали их, и пели. А теперь только в городах хоры да ансамбли поют.

— Там, наверно, свои поэты в каждом хоре, они и сочиняют частушки-то? — Славка выжидательно смотрел на Алексея.

— Не знаю, право.

— Как же не знаешь? Ты из города, ты должен все знать.

Любя из всего извлекать практическое, еще больше желая показать себя перед девушками умным, Славка стал расспрашивать Алексея про заработки на заводах, про цены на базаре, про технические чудеса:

— Можно ли атомной энергией зарядить автомобиль? Или носить заряд в кармане? Захотел — прикурил, захотел погрелся, костер развел. А?

— До этого техника еще не дошла.

— Жаль. А ведь дойдет.

— А ну тебя! — прикрикнула Ника на Славку. — Сыграй-ка лучше что-нибудь под рок-кэн.

Прижмурив глаза, Славка растянул мехи заграничного аккордеона, и тот зарокотал томными голосами веселый мотивчик, а парни запели, приплясывая: