Ника

Однажды утром, когда мальчик ушел в школу, а старуха возилась у печи, Ника сидела у постели больной, ожидая фельдшерицу. Бесшумно горели в печи кизяки, бросая из чела трепетный розовый отсвет пламени в утренние сумерки избы. Больная открыла глаза, ясным осознанным взглядом посмотрела на живой свет огня, потом удивленно на Нику, силилась что-то сказать, но с запекшихся губ слетал непонятый шепот, а руки двигались по одеялу, пальцы словно что-то искали быстрым движением.

— Прибирается, — промолвила старуха, и Ника первый раз увидела, как глаза ее повлажнели. — Готовится преставиться перед господом богом. — Старуха перекрестилась.

Агафья пыталась что-то сказать и не могла, и это бессилье мучило ее. Потом она глубоко вздохнула с хрипом в груди, закрыла глаза, утихла.

На носках отошла Ника от постели.

Старуха перекрестилась и потянулась с огнем затеплить лампадку.

— Преставилась раба божья.

Эти слова, произнесенные с грустной завистью, леденили сердце Ники; все тело ее содрогнулось, сознание помутилось, и она едва успела привалиться на лавку в куту.

* * *

Хоронили Агафью всем селом. Стоял тихий день, с легким морозом. Низкое серое небо нависло над дорогой, по которой черной разорванной цепью медленно тянулась похоронная процессия. Гроб попеременно несли Венков, Перепелкин, Варнаков, Лавруха, активисты колхоза.

Передав скорбную ношу другому, Перепелкин пошел за гробом с понурой головой. Сожаление о безвременной смерти молодой женщины до слез печалило его. Оно было горше еще и потому, что в смерти этой Перепелкин винил себя: «Недоглядел, упустил…» Припомнилось, как вчера позвонили из района, «поправили» его, что, мол, не годится бороться с религией «такими» методами. «Зачем вызывал попа?» Зачем?.. Попробуй объяснить так, чтобы все поняли… Сказали напутственно: «Надо усилить воспитательную работу среди населения — это главное в борьбе с религией…» С неприязнью взглянул на попа: «Значит, пожаловался…»

Вчера советовался с Венковым о похоронах.

— Нам надо участвовать в похоронах, — сказал Венков. — Живую отдали церкви, так мертвую не надо отдавать.

— А как же не отдашь? Отпевать будут, панихида в церкви, на могиле поп станет служить…

— Пусть! Пусть поп совершит религиозный обряд, а последнее слово за нами. Ты скажи речь на могиле…

Все это немало смущало Перепелкина. И он высказал сомнения Венкову, которого по студенческой привычке считал учителем.

— Участием в похоронах мы выразим уважение к покойной, — сказал Венков. — Кроме того, дается случай на конкретном факте сказать о вреде религии.

На это Перепелкин заметил, что необычность обстановки может породить кривотолки.

— Найдутся догматики, — вспылил Венков, краснея, — найдутся… осудят… Но мы должны участвовать в похоронах.

Пока шло отпевание в церкви, коммунисты и их единомышленники из поджидавших мужчин стояли у паперти, а потом решительно взяли гроб и с той минуты уже не выпускали из своих рук.

На кладбище желтела на снегу горка глины у свежей могилы. На нее поставили гроб. По одну сторону стали верующие, по другую — безбожники. Некоторое время обе стороны молчали, словно выжидая чего-то.

Но вот отец Борис замахал кадилом, скороговоркой сотворил погребальную молитву, и под печальное песнопение гроб стали опускать в могилу. Нестройные голоса печально пропели «вечную память», с глухим стуком упали на гроб комья земли.

Прошка громко сказал:

— Поп спецодежду снимает.

Перепелкина словно толкнуло, он очнулся от задумчивости и крикнул срывающимся голосом:

— То-ва-ри-щи!..

Стало тихо. Только комья глины продолжали падать еще глуше, да скрипел снег под ногами попа, уходившего во главе причта и верующих.

— Товарищи! — тихо и печально повторил Перепелкин. — Мы хороним молодую женщину. Еще недавно она жила среди нас, полная сил и здоровья. На наших глазах она стала жертвой религии, жертвой церковников…

Он говорил о вреде религии, о закабалении ею духа свободы и разума.

Между тем народ понемногу расходился. Когда Перепелкин говорил о том, что он не натравливает на попа («дело не в попе: не будет отца Бориса, пришлют отца Василия»), а призывает бороться против религии, против ее корней, то заметил, что его слушали только те, кто не ходит в церковь, кто не признает бога.

Часом позже Перепелкин проходил мимо дома Агафьи. Там шли поминки и слышался оживленный неразборчивый говор.

«Скоро до пляски дело дойдет». Не любил он этот языческий обычай, находя в нем что-то оскорбительное для покойника.

Вечером, когда поминальщики разошлись, в избе Агафьи послышался визг старухи и звон разбираемого стекла. Первой поспешила туда Даша, жившая по соседству.

Сын Агафьи с искаженным злобой лицом срывал с гвоздей иконы и бил об пол. Старуха кричала во все горло, подросток топтал обломки святых ликов и выкрикивал:

— Вот! Вот! Вот!..

Скоро пол-избы набилось зевак. Никто не вмешивался в семейное дело, только Даша проговорила с необычной для нее серьезностью:

— Довели сироту…

* * *

В тот же вечер случилось еще одно событие, о котором не знали жители Усовки.