Никаких принцесс [СИ]

Я открываю глаза и ещё успеваю заметить, как портал закручивается вокруг меня, как воронка. Потом в руках остаётся только горячая подвеска, и свет магии пропадает. Над головой величественно качают верхушками сосны, слева таращится жёлтыми глазами череп на шесте, да ворон на нём щёлкает клювом.

— Рапунцель? — по привычке шепчу я. Конечно, никто не отзывается. Её башня за поворотом, но Рапи наверняка ещё в Садах. — Вилла? Матушка?

Встать получается с пятой попытки — и то я тут же падаю. Ладно, если полежу ещё немного, отдохну, то потом ведь станет легче?

Точно — и я закрываю глаза, слушаю шум ветра, перекличку птиц и потихоньку проваливаюсь в сон. Он полон драконами — они летают наперегонки. Потом их заслоняет лицо мамы и, оттеснив его, лицо Виллинды.

— Виола! — вскрикивает мама, и я вся покрываюсь золотой пыльцой. Опять. — Звёзды, что они с тобой сделали?!

А голос Виллинды упрашивает её успокоиться. Дескать, ради меня. Это мне нужен покой.

Потом меня куда-то несут. Или я лечу? Точно, лечу на драконе, сидя за спиной Дамиана, держась за его плечи, а Дамиан что-то говорит мне, что-то доброе, своим обычным голосом, а не этим… от которого веет льдом. «Виил!» Почему он меня так называет?

А мимо плывут розовые, золотистые и фиолетовые облака, а раненое солнце плещет алой кровью через чёрную линию горизонта.

«Ты настоящий друг, Виил», — оборачиваясь, широко улыбается мне Дамиан. И что-то нехорошо сжимается в груди, что-то давит от обиды при его словах. Но почему? Я же хотела, чтобы мы остались друзьями…

Только почему «Виил»?

Глава 8

В которой меня сначала убеждают встать на сторону добра, а потом — зла.

— Виола, ты у меня умная девочка, ты должна понять, — уже третий раз начинает мама. Видимо, чтобы до «умной девочки» лучше дошло. — Этот мальчик, этот… демонолог…

— Фафиан!

— Да, Дамиан. Виола, он с самого начала тебя просто использовал. Понимаешь? — и с надеждой смотрит на меня.

— М-м-м!

— Твоя уважаемая матушка, милая Глория, — вставляет Виллинда, стоя в дверях, — сейчас бы сказала, что у неё есть замечательное зелье…

— Вилла! Это была вынужденная мера!

— А ещё меня называют ведьмой, — хмыкает крёстная и ловит мой взгляд. — Извини, Виола, мне ещё дороги эти милые безделушки в моей башне.

…Которые я недавно пыталась выкинуть в окно. Да потому что бесят меня все! Как будто сговорились! Мама уже третий раз поёт, что Дамиан мерзавец, и его — внимание! — надо убить. Не просто остановить, а убить.

А крёстная молча за этим наблюдает.

— Виола, давай ещё раз, — вздыхает мама. — Этот мальчик…

— Фафиан!

— Да, Дамиан, — он сильный маг, и ты помнишь, что он безроден, и что…

— Мм-м-фея-фюфит! Фефя фрояфлятие фнял!

Мама, подняв бровь, поворачивается к Виллинде.

— Виола напоминает, что этот мальчик снял с неё проклятие, — равнодушно «переводит» крёстная.

Мама вздыхает.

— Виола. Дорогая моя. Сильные маги… они такие… сильные… Откуда ты знаешь, что он снял с тебя проклятие именно любовью?

— Фа фифела, фон фиял!

Мама снова поворачивается к Виллинде.

— Она не верит, — просто отвечает та. — И, между прочим, Глория, моё проклятие можно было снять только любовью. Настоящей и чистой. Мне ли не знать.

— Виллинда, мила… — Мама натыкается на взгляд крёстной, совсем не милый, и пропускает обращение. Но потом упрямо продолжает: — Ты ведь не станешь отрицать, что этот юный демонолог в чём-то сильнее тебя. Иначе Тёмной Королевой была бы ты…

— Ничего ты, Глория, не понимаешь, — морщится крёстная. Потом, словно спохватившись, добавляет: — В чём-то он, может, и сильнее. Но не в моих же проклятиях.

Мама морщится, но снова поворачивается ко мне.

— Хорошо, допустим, он тебя полюбил. Но это была любовь, в которой он себя убедил, Виола, любовь, вызванная специально, чтобы потом…

— Глория, настоящую любовь специально не вызывают, — хмыкает крёстная. — Это тебе не приворотное зелье — выпил и готово.

Мама закатывает глаза — но поворачивается к крёстной спиной, так, чтобы Виллинда ничего не заметила. И кладёт руку мне на плечо.

— Виола, поверь. Я хочу тебе только добра, и сейчас…

— Фафа фафффяфи фефя!

— Она просит, чтобы её развязали, — переводит Виллинда. И сама же отвечает: — Нет. Или ты выкинешь из моей башни всю мебель, а потом выбросишься сама. А мне потом порядок наводить. Одной. Так что сиди так, Виола, раз не можешь спокойно мамины глупости слушать.

— Почему глупости? Виллинда!

— Глория, мы это уже обсуждали. И кляп на твоём месте я бы всё-таки вытащила.

— Фа!

— Тогда она меня точно слушать не будет, — резонно замечает мама.

— А чего ты хотела? — усмехается Виллинда. — Шестнадцать лет не вспоминала про дочь, а потом, как выяснила, что она твоя наследница, так сразу зачастила в её жизнь и ждёшь, что она тебя примет?

— Виллинда, это больно, — капризно тянет мама. — Мы с Виолой отлично друг друга понимаем.

— Я вижу. Понимаете. Особенно, когда твоя дочь связанная и с кляпом. Ты просто мастер убеждения, Глория.