Никаких принцесс [СИ]

Я не буду описывать реакцию папы, когда я ляпнула при нём эту фразу перед воспитательницей в детском саду.

Та ведьма, пусть сколько угодно нереальная, преследовала меня во сне ещё долго — пока крёстная не устроила сеанс психотерапии: взяла меня на мирное ночное кладбище, поводила меж могил, позволила поболтать с привидениями и наглядно показала, что они все милые и не опасные, а мои страхи — глупости и результат слишком хорошего воображения.

С тех пор я не вспоминала ту иллюстрацию лет десять — до сегодняшней ночи. Это, конечно, снова кладбище, конечно, шабаш, конечно, сумасшедшие ведьмы. И я отлично понимаю, что всё это бред моего уставшего подсознания: крёстная же мне говорила, что это невозможно, а она сама ведьма, и я ей верю.

Только этот бред реален. Все эти звуки, даже запахи (мне полагается слышать запахи во сне?) — всё это совершенно, абсолютно реально. Я чувствую, как мои туфельки — сиреневые, украшенные фиалками, туфельки феи — вязнут в рыхлой кладбищенской земле. Я чувствую холод — могильный, полагаю. Я не вижу чертей, но ведьм и открытых гробов мне хватает.

Я изо всех сил пытаюсь проснуться. Я даже осознаю, что да, это сон — и командую сама себе, что пора «перенастроить программу» и включить что-нибудь приятное и весёлое. Но ничего не меняется.

Вдобавок неподалёку, где должен стоять котёл, я вижу Дамиана. Вот уж кому тут делать совершенно нечего, о чём я ему громко и говорю. Он словно не слышит. И не откликается даже, когда я просто зову его.

Я только потом замечаю, что что-то всё-таки изменилось. Дамиан бледный в свете полной луны — но он давно уже бледный. В чёрном — но он всегда предпочитал этот цвет. Только раньше от него не тянуло морозом (Дамиан решил заделаться в Снежные королевы?), раньше он не казался мне таким тощим, и раньше такого выражения лица у него не было. Вокруг, простите, разгул и вакханалия, а он смотрит на всё это, как будто так и должно быть.

А потом мой сон изворачивается и творит вообще что-то странное. Я подхожу к Дамиану, он наконец-то меня замечает (сложно не заметить — я трясу его за плечи), поднимает глаза… Вот тут мне действительно становится до ужаса, до крика страшно. У него чёрные глаза. То есть совсем чёрные, без радужки, без белка — чёрные-чёрные глаза. Взгляд от этого становится такой, что пробирает аж до печёнок.

— П-простите, — дрожащим голосом говорю я. — Обозналась.

И пытаюсь отойти. Но это чудовище с внешностью Дамиана протягивает руки, с неожиданной силой прижимает меня к себе — я моментально замерзаю — и целует. Нет ничего общего между этим поцелуем и тем, как он целовал меня раньше. Теперь это — как будто Дамиан окаменел. И заледенел — одновременно.

С трудом я отстраняюсь — настолько далеко, насколько могу. И тут же над нами взлетает облачко золотой пыльцы — оно падает на Дамиана, на его чёрный бархатный камзол, мерцает в лунном свете — единственная тёплая краска среди всего этого льда и смерти.

А я изумлённо замечаю, как тьма из глаз Дамиана уходит, оставляя жуткий коктейль из отчаяния, тоски и гаснущей надежды.

— Виола?

— Привет, — я дёргаюсь, пытаюсь заставить его меня отпустить. — Маньячим ийииии потихоньку? Может, сменим антураж, а то у меня на трупы аллергия — аж выворачивает.

Но пыльца гаснет — и так же быстро темнота возвращается. Дамиан снова глядит на меня этим жутким, неживым взглядом и улыбается.

И тянется ко мне.

И я замечаю клыки у него под верхней губой.

И с криком: «Да ты, батенька, вампир!» — просыпаюсь. Всё та же луна заглядывает в окно, сверкает усыпанное золотой пыльцой одеяло… Я со вздохом сажусь на подушке, прижимаю пальцы к вискам и глубоко дышу. Приснится же…

Надо срочно обнять медведя! Где Самсон? Тут я вспоминаю, что Самсон давно почил, искупавшись и разбухнув по воле жестоких сиернских горничных. Но у меня же теперь есть ручной кролик! За неимением утешительного медведя обнимем кролика.

Я откидываю одеяла — где кролик? А нету кролика. Зато есть мальчишка, смутно мне знакомый, в пижамке с узором из висп и… Так это же Томми! Точно, это же Томми!

Что-то я не понимаю. А кролик где? И что делает малыш-принц в моей постели?

Изабелла меня убьёт…

Я осторожно кладу руку на плечо мальчика и пытаюсь разбудить. Зову. Он не просыпается.

А потом у меня что-то случается с глазами, потому что Томми превращается — его образ тает, наслаиваясь на другой — в моего белого кролика… Которого тоже зовут Томми.

И меня начинают терзать смутные сомнения…

Когда я просыпаюсь во второй раз — уже светит солнце и кролик умильно спит на спине, прижав лапки к груди — сомнения меня терзают уже не смутные, а вполне конкретные.

Сады ещё спят — солнце только встало, и трава вся мокрая от росы, сверкает, точно усыпанная алмазами. Я тоже моментально становлюсь мокрая, и сырой подол сорочки неприятно липнет к ногам.

У маминых комнат стоит символическая стража. Символическая, потому что дрыхнет на посту. Я проношусь мимо них, громко шлёпая босыми ногами по гранитным плитам садовой дорожки, распахиваю дверь, потом ещё одну — и на мгновение замираю, потому что спит мама не одна.