— В смысле? — Парень уже поравнялся со мной. — Тут жарко не бывает. Или я чего-то не знаю?
— Ничего ты не знаешь, — вздыхаю я. — Как там тебя…
— Туан.
— Вот-вот.
— А тебя?
— Виола.
— Забавно, — снова улыбается он, — так же зовут принцессу, которую я должен был встретить и куда-то отвести, но я забыл куда. На самом деле это плохо — теперь Ее Величество может решить, что я недостоин ее доверия и не разрешит мне познакомиться с ее дочерью… Это ведь не ты?
Вот черти! И тут нашли… мамины поклонники…
— Я похожа на принцессу?
— Ты и на фею не очень похожа, но что в Садах делать человеческим девушкам? — парирует Туан.
— Ну вот, значит, это не я. Кстати, помоги вспомнить дорогу до дворца. Я там живу.
И пытаюсь его обогнать — помню я дорогу, хорошо помню. Просто хочу, чтобы от меня отстали. Желательно все.
— Погоди! А ты точно не принцесса?
— Точно.
— Налево, Виола, так короче, если срезать через вишневую рощу… И знаешь, ты самая странная фея из всех, что я здесь встречал.
— А я только что приехала. Скоро адаптируюсь.
— Что это значит?
— Сольюсь с коллективом.
— То есть?..
— Слушай, ты отстанешь от меня сам или тебя нужно в лицо вежливо послать? — не выдерживаю я.
— Не отстану, — улыбается он. Как-то очень уж радужно и солнечно для человека, которого только что попытались отшить. — Ты мне нравишься.
— Ты сумасшедший?
— А ты уверена, что можешь понравиться только сумасшедшему?
Я некстати вспоминаю Дамиана. И его комнату.
— Да!
— Ну а я привык считать себя нормальным, и ты мне все равно нравишься, хоть ты и колючая, как ежик. — И берет меня за руку. Панибратски так.
— Отпусти!
— Зачем?
— Затем!
— Нет.
До дворца мы успеваем поругаться, неожиданно помириться — с этого Туана как с гуся вода все мои уколы. И расстаемся уже почти приятелями. По крайней мере я мирно желаю ему пойти утопиться в ближайшей речке, а он мне — спокойной ночи.
— Как кролика зовут? — кричу я ему вслед.
— Томми! Он любит яблоки!
Томми. Надо же — как юного принца Томми, брата Ромиона и Дамиана. Забавно.
Уже ночью, укрывшись одеялом с головой — чтобы не слышать, как жужжат ночные виспы (а то сейчас прихлопну гадов, потом еще и под суд за убийство попаду), — я размышляю, поглаживая спящего рядом Томми. И вдруг понимаю две вещи: со встречи с Туаном я ни разу не вспомнила Дамиана. До этого момента. Ну да я же говорила, что все пройдет…
И вторая вещь: у Туана ярко-зеленые глаза. Пронзительно-зеленые, прямо как… У «маски». Но не может же это быть он. Голос вроде другой. И… Злодей, спец по слабостям, будет препираться с жертвой из-за кролика?
Да и какой из Туана злодей? Милый мальчик, непосредственный и дружелюбный. Вот и все. А у меня со всеми этими снами скоро паранойя начнется. Что теперь, от всех зеленоглазых шарахаться?
Спать, спать, спать! Боюсь каких-то монстров под кроватью — и с тем же успехом. Глупости это все. Спать!
Вот странно: я могу по пальцам пересчитать те моменты, когда мне снились кошмары. Я уже говорила, что тщательно блюду режим питания и сна — «Скажи болезням „нет“!» И я убеждена, что никаких кошмаров при таком образе жизни быть не может. Ха, да я способна во сне посмеяться даже над математиком, который требует, чтобы я построила для него сотню парабол. Примерно этим же способом, кажется, в каком-то из «Гарри Поттеров» избавлялись от полтергейста… Вроде бы. Ну, когда представляешь что-нибудь веселое и лепишь его к кошмару. Тот сразу превращается в абсурд, и тебе смешно. Мое подсознание всегда так поступает, когда я испугана, но последнее время мне стала сниться такая отборная и качественная гадость, что юмор уже не помогает.
Допустим, я еще могу мысленно — правда, только проснувшись — пририсовать злодею в маске рожки и коровий хвост и отправить плясать на зеленый лужок под «Du hast». И даже когда мне снится кладбище а-ля хоррор с привидениями, я тоже могу пошутить и представить, как зомби отплясывают лезгинку или калинку-малинку.
Но есть моменты, когда моя закаленная общением с крестной ведьмой и Рапунцель психика дает сбой. Думаю, у многих, если не у всех, имеется запрятанный далеко на подкорку детский страх, когда ты испугался так, что помнишь и десять, и двадцать лет спустя, пусть даже это какая-то мелочь вроде страшилки про красную руку, черную простыню и зеленые пальцы или громадное, красочное изображение кузнечика со всеми подробностями его хитинового покрова.