Еще молим вашу княжескую пресветлость не забыть раба вашего, мастера Кузьменку, и прислать некоторую толику от обильных даров: маслица, рыбицы сушеной, яичек и птах водоплавных, либо иного, чем милость ваша соблаговолит меня облагодетельствовать.
Пребываю вашей княжеской пресветлости раб и молитель Кузьменок, книжный доброписец и школьный мастер».
Тот же возчик побывал на государевом Печатном дворе и привез оттуда письмецо Микитки к матери и деду.
Мать положила в лукошко пяток яиц и пошла к церковному пономарю. Тот переложил яйца в свою деревянную миску, важно развернул скрученный трубочкой листок, расправил его и медленно, с расстановкой прочел:
«Моей мамане, Василисе Кондратьевне, и деду, Касьяну Гавриловичу, сын и внук Микитка низкий поклон бьет и желает много лет здравствовать.
Я теперь заделался учеником на Печатном дворе под началом диакона Ивана Федорова, ко мне дюже ласкового. Он мне подарил свою кожаную опояску и передник, чтобы я сажей не измазался.
Для печатания книжиц сделаны станки из дерева, отменно прочные. На этих станках печатаются черной и красной красками разумные книжицы, я их все читаю. Работать мне здесь более по сердцу, чем на козла деревянного ложиться. Да и никакого козла здесь нету.
Ежели наши возчики сызнова в Москву поедут, приезжайте, маманя или дедушка, с ними меня проведать и привезите ржаных лепешек и яблок мороженых. Мне же отсюда уехать нельзя. А охота вас повидать большая и снегирей бы половить.
А больше мне писать нечего, да и работы много.
Ваш покорный сынишка и внучонок.
Микитка».
Мать Микитки всхлипнула, вытерла слезу концом полинялого платка, которым была повязана ее голова, поклонилась в ноги пономарю и отправилась домой.
Вечером, разговаривая с дедом Касьяном о Микитке, она спросила:
— А что это за козел деревянный?
Дед Касьян, поморщившись, отмахнулся рукой:
— Эх, матушка, лучше не спрашивай! Все мы на козле побывали, холопские спины батогами мечены! — И добавил: — Микитка наш, видимо, попал к мастеру доброму, в работе преуспевает и в жизни не пропадет.