Никита и Микитка

Обоз, с которым ехал Микитка, не останавливаясь, направлялся к Москве. Когда сани поднялись на пригорок, раздались возгласы:

— Вот она, наша Москва белокаменная![5]

Микитка увидел вдали, среди снежной равнины, холм, опоясанный красноватой каменной стеной. На холме сгрудились дома, терема, башни, церкви, колокольни, разноцветные купола и золотые кресты всяких размеров. Всё это играло, пестрело и переливалось в лучах полуденного солнца.

Дальше, по рассказам возчиков, начиналась другая часть Москвы — Китай-город, где находились торговые ряды.

По засыпанным снегом полям, вдоль дорог, ведущих к Москве, тянулись чёрные вереницы домиков, каждый с маленьким двором. Здесь жили торговцы, мастеровые и всякий трудовой люд, который кормился около столицы.

— Эй, берегись, малец! Ожгу! — раздался крик, и острая боль полоснула по спине.

Микитка отбежал в сторону. Мимо него пронёсся на сером в яблоках коне нарядный всадник в малиновом кафтане и мохнатой шапке из волчьего меха. За ним на горячих лёгких конях мчались другие, такие же нарядные всадники, с кривыми саблями у пояса. Только снежная пыль закрутилась за ними.

«Что за люди?» — думал Микитка, взобравшись на сани.

Новые, такие же лихие всадники промчались мимо. Микитка заметил, что у каждого к седлу были привязаны метла и мёртвая собачья голова с оскаленными зубами. Все встречные опрометью бросились с дороги в стороны, в глубокий снег, и оттуда кланялись в пояс, срывая шапки, а всадники с гиканьем проносились мимо.

Микитка сидел в санях перепуганный, стараясь понять, что это за люди. Лошадь рысцой сбежала под горку и остановилась внизу, у мосточка. Там собрались другие возчики обоза.

— Кто это был? — тихо спросил мужиков Микитка.

— Опричники! Любимцы царя Ивана Васильевича, — ответил один, не раз бывавший в Москве, — Видел, у них метла на седле? Это значит, что они выметают изменников и ослушников царской воли. А ещё у седла собачья голова — это значит, они грызут, как собаки верные, всех врагов царских.

МИКИТКА ЗАТЕРЯЛСЯ

Вскоре Микитка оказался на высоком берегу реки, широкой, засыпанной снегом, блиставшей серебром под яркими лучами солнца. Вверх и вниз по льду тянулись обозы, скакали всадники, стягиваясь к воротам красноватой стены Кремля и далее к стенам и башням Китай-города. Особенно много виднелось всюду пеших и конных воинов, стрельцов в ярких синих и красных кафтанах с пищалями или бердышами на плече.

— Эй, паренёк, чего засмотрелся? Торопись и не отставай! Не ровён час — затеряешься. Уж город так город: от заставы до заставы пройдёшь — не раз вздохнёшь!

Микитка очнулся. Мимо него шёл высокий молодец с русой бородкой, лихо заломив шапку на ухо, и, громко позванивая цепью, тащил за собой мохнатого бурого медведя. Сани, за которыми шёл Микитка, были уже далеко впереди. Он бросился их догонять, с любопытством оглядываясь на ручного медведя.

Обозы свернули на лёд. На берегу, по обе стороны дороги, тесно прилепились открытые ларьки. Чего только там не продавалось: расписные пряники в виде лошадок, резные игрушки, деревянные чашки, глиняные плошки, мороженые яблоки, калёные орехи, рукавицы, шапки, солёная рыба и горячие калачи — всё, чего только не спросит прохожий.

А толпа здесь была сплошная, народ валом валил в обе стороны.

С трудом Микитка догнал свои сани и, ухватясь рукой за оглоблю, шёл, уже не отставая. Подъехали к каменным воротам с раскрытыми железными дверьми. Бесчисленные кони и пешеходы так сбили здесь снег, что саням пришлось ползти по брёвнам, положенным вплотную поперёк пути. Конь, надрываясь от натуги, едва вытянул сани и въехал под ворота.

За ними по сторонам толпились бородатые стрельцы с бердышами — топорами на длинных, в рост человека, топорищах. Они осматривали колючими глазами двигавшуюся толпу. Под воротами была особенная теснота.

Микитку оттёрли от саней. С трудом он пробрался наконец вперёд, отыскивая свои сани.

Внутри города, в узких улицах, сани двигались быстрее, а люди почти бежали. Справа и слева потянулись прилавки с нарядными и диковинными товарами: узорчатые сафьяновые сапоги десятками висели на стене, а под ними, на лотках, всякие женские и детские сапожки, чёботки, валенки, и занятные живули[6], и сёдла, и конская сбруя, и перемётные сумы, искусно сшитые из разноцветных кусков кожи. А далее — платки всякой раскраски, с цветами и разводами, и рукавицы и варежки.

Глаза у Микитки разбежались, и он забыл о своих возах. Привыкший к мирной тишине деревни, здесь, на шумной, крикливой улице, Микитка растерялся и удивлялся всему: и людям в нарядных кафтанах и шубах, и вереницам саней, одних с поклажей, других с знатными, разряженными седоками. Особенно его поражали бесчисленные воины, стоявшие повсюду на поворотах улиц и возле больших каменных ворот.

Вдруг толпа хлынула обратно и бросилась в боковые улички, а впереди послышались громкие крики:

— Пади! Пади!