Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

На фоне всей этой нервотрепки неудача с пуском зонда на Марс осталась незамеченной. Правда, не для всех. В своей книге о Королеве американский историк Джеймс Хартфорд написал, что взрыв, разнесший на мелкие куски советскую ракету и космический корабль, американская система раннего предупреждения чуть было не восприняла как начавшуюся ракетную атаку. У страха глаза велики. Правда, замешательство продолжалось несколько мгновений, обломки падали беспорядочно и никак не на территорию США. Хартфорд несколько приукрасил картину, никакого взрыва не было. Три ступени ракеты отработали нормально, вывели космический корабль на земную орбиту, а вот четвертая, доразгонная межпланетная ступень не запустилась, корабль так и остался спутником Земли.

В Советском Союзе ни отцу, ни военным не пришло в голову, что пуск космической ракеты в предельно напряженной обстановке тех дней американцы могут истолковать по-своему. Не приходило подобное в голову и самим американцам. Произведенный в те дни с флоридского полигона рутинный пуск баллистической ракеты тоже чуть было не посчитали за ракетную атаку Восточного побережья США. Ошибка прояснилась только после того, как радары показали: траектория ракеты уходит в безлюдные просторы Атлантического океана.

Утром из сообщений американского радио в Москве стало известно, что карантин вступает в силу сегодня, 24 октября в 18 часов. Следом пришла шифровка от Добрынина. Он подчеркивал, что брат президента чрезвычайно обеспокоен возможными последствиями контакта наших судов с карантинным барьером. Последствия могу стать непредсказуемыми.

В целесообразности принятого вечером решения идти напролом отец засомневался еще ночью. Оно диктовалось не разумом, а сердцем. Утреннее известие поколебало его еще больше. Риск столкновения с американскими кораблями представлялся абсолютно неоправданным. Сейчас он аргументировал изменение решения тем, что все необходимое на Кубу завезено. За исключением Р-14.

На утреннем заседании Президиума ЦК отец предложил дать судам, везущим оружие, команду остановиться. Кому предстояло дожидаться снятия блокады, болтаясь в море, а кому целесообразнее вернуться домой, предстояло решить министрам обороны и морского флота.

Поскольку в заявлении президента США речь шла только о наступательном вооружении, то судам с мирными грузами предписали продолжать движение, отвечать на запросы американцев, но на борт их не допускать ни под каким видом. Там наша суверенная территория, освященная нашим флагом.

Военные особенно беспокоились о танкерах. Без лишнего бронетранспортера или танка можно обойтись, их уже навезли достаточно, а без горючего не поднимутся в воздух самолеты, не сдвинутся с места боевые машины. Ракеты тоже требовали заправки.

Отец колебался: с одной стороны, груз танкеров предназначен для снабжения войск, а с другой — это не очевидно. Толкование могло быть любым, в зависимости от настроения американской стороны. Выбора отцу не предоставлялось — без горючего вся операция обрекалась на провал. Наконец решили: танкерам следовать своим курсом. Условия те же: американцам не противодействовать, их любопытство удовлетворять, но на борт не пускать.

Пока обсуждали, готовили шифровку, отменяющую вчерашнюю директиву, день стал клониться к концу. Отец нервничал, в 6 часов может произойти первое столкновение — во исполнение вчерашней директивы, требовавшей прорываться любыми средствами.

Наконец доложили, что шифровка отправлена. Отец с облегчением вздохнул. Решение далось нелегко, кто-то обязательно обвинит его в уступке империалистам, в недостатке твердости, но это «перемелется». Страшнее, если начнется стрельба, тогда ситуацию в руках не удержишь, события выйдут из-под контроля. Отец с нетерпением ожидал сообщений из Атлантики. Как себя поведут американцы?

Моряки получили указание немедленно докладывать обо всех подозрительных маневрах противной стороны. Теперь оставалось ожидать шести часов вечера.

Отец, как и Роберт Кеннеди, не хотел давать пищу для досужих домыслов. Он предложил перенести заседание к нему в резиденцию.

— Журналисты дежурят на Красной площади, считают сколько окон вечерами светится в Кремле. Давайте не будем доставлять им удовольствия, — невесело пошутил он.

В доме № 40 на Ленинских горах под заседание оккупировали обширную столовую. Обычно настежь распахнутые двери тщательно прикрыли. Разговор едва теплился. Наконец в соседней со столовой гостиной раздался резкий звонок телефона правительственной связи. Отец поспешил поднять трубку.

Все это время я сидел в своей комнате, читал. Вернее, пытался читать, все мои мысли крутились вокруг происходящего в расположенной напротив моей двери столовой. То и дело я ловил себя на том, что вслушиваюсь в невнятно звучащие там голоса. Однако разобрать, о чем говорили, не представлялось возможным.

Зато разговор отца по телефону я слышал отчетливо. Из его слов я понял, что столкновения не произошло.