Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Я был шокирован, еле сдержал возмущение. Отступление в моем сознании увязывалось с национальным унижением. Отец в ответ на мои слова терпеливо разъяснял, что на президента оказывают давление со всех сторон: военные, пресса, конгрессмены. Все требуют начала военных действий. Такого нажима Кеннеди может не выдержать. А что тогда делать? Они нападут на нас на Кубе, а мы на них в Берлине? Глупо, и ничего не даст. Стоит только начать стрелять, потом не остановишься.

Я никак не мог понять, как отец решался поверить слову президента США? Чувствовалось, что у него просто нет иного выхода. До этого отец придерживался твердой позиции: верить на слово империалистам, особенно американским, нельзя, обманут. И тут же ссылался на свой опыт общения с Эйзенхауэром, историю с У-2. Теперь он смягчился, готов был удовлетвориться заверениями на бумаге. Нарушить их, он считал, президент не решится.

Он убеждал не меня. Отец уговаривал себя, мучительно пересматривая принципы, которым он следовал последние годы. Вот-вот предстояло родиться чему-то новому. Он уже почти согласился. Но хотел, чтобы его попросили, пусть предложения исходят не от нас, а от американцев. Такую идею им следовало подбросить.

Отец ощущал себя в западне. В случае нападения на наши ракеты на Кубе у него не имелось в запасе варианта ответных действий, такую атаку требовалось во что бы то ни стало предотвратить. О ядерном ударе по США он не задумывался ни на минуту, атомная бомба хороша для газетных публикаций. Акцию в Берлине отец считал неоправданно опасной, она могла помимо желания привести к большой войне. Войну же как способ решения споров он исключал. Больше отвечать оказалось нечем и негде. А раз на применение силы невозможно ответить тем же, то такую возможность нужно во что бы то ни стало предотвратить.

Вернувшись с прогулки в дом, отец выпил свой чай с лимоном, лениво перелистал газету, клеймившую позором американских морских пиратов, и тяжело поднялся по лестнице на второй этаж в спальню. Я тоже пошел к себе. На душе скребли кошки, но страха неизбежности столкновения не ощущалось. Я не сомневался, что отец найдет выход из положения.

Поутру 26 октября в пятницу в кремлевском кабинете отца ожидала неприятная новость. Информация пришла еще вчера, поздно вечером, но пока ее принимали, носили по многочисленным кабинетам на Лубянской площади, до утра осталось совсем немного. Будить отца никто не решился, и донесение «источника» положили в привычную серо-голубую папку с другими донесениями того же ведомства.

Прочитав первые строки, отец понял: вот оно, подтверждение, что вчерашнее объявление боевой готовности в стратегической авиации не блеф. Или, вернее, скорее всего не блеф.

Произошло следующее. Один из сотрудников нашего посольства, профессиональный разведчик, накануне, в четверг, как обычно направился в вашингтонский международный пресс-клуб потолкаться, попытаться выудить новости. В тот день в клубе толпились журналисты, во всех углах обсуждали одну тему — советские ракеты на Кубе. Строились предположения, что предпримет Белый дом? Ударит или не ударит? А если ударит, то когда?

Нашему сотруднику повезло. Он сразу напал на след. Корреспондент «Нью-Йорк Геральд Трибюн» Роджерс шумно прощался с друзьями, сегодня он вылетает во Флориду освещать высадку американской морской пехоты на Кубе. Военные действия начнутся на следующий день. Хорошо знакомый с Роджерсом, наш сотрудник, улучив момент, оттащил его от компании за отдельный столик. Тот повторил: «Да, дело на мази, завтра начинаем». Говорил он убедительно, да и получаемая раньше от него информация всегда подтверждалась. А тут он приводил подробности, что-то рассказывал о десантных баржах, самолетах с подвешенными под фюзеляж бомбами. Все они только ожидали завтрашней команды: «Впе-ред!».

Покрутившись еще немного по пресс-клубу, наш разведчик поспешил к себе, следовало не мешкая передать тревожную информацию в центр, в Москву.

Сейчас трудно гадать, что это: не очень качественная информация или тщательно взвешенная в подкрепление вчерашней команде стратегической авиации дезинформация? Второе более вероятно, Белый дом, Лэнгли предпринимали всё, что бы размягчить позицию Кремля, сделать ее поуступчивее.

Не склонный верить донесениям агентурной разведки отец на сей раз заколебался. Сбросить такое со счетов… Отец решил отнестись к донесению разведки из Вашингтона со всей серьезностью.

Перелистал остальные бумаги, в них ничего важного не обнаружилось. Важного по меркам той «черной» пятницы, когда предстояло или отвернуть от пропасти, или свалиться в нее всем вместе, правым и виноватым, ведавшим и неведавшим.