Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Выставку расположили частично в ангарах, частично на открытом воздухе, раздел от раздела отгораживали условные стенки из плакатов. Когда подошли к разведывательным спутникам, предательский порыв ветра сорвал с головы отца шляпу и покатил ее по дорожке в степь. Отец только дернулся, протянул вслед убегающей шляпе руку, но куда там…

Первым, прытью, которой никто не предполагал у шестидесятилетнего секретаря ЦК, за шляпой бросился Брежнев. Он обогнал многочисленных куда более молодых охранников, догнал шляпу. Она уворачивалась, не давалась в руки, но он схватил ее, внимательно осмотрел, стряхнул рукавом налипшую пыль и с восторженной преданностью возвратил отцу.

Именно это выражение преданности врезалось в память свидетелей, заставило выделить незначительный эпизод из массы других житейских происшествий.

Упоминавшийся выше Володя Поляченко поправляет меня, пишет, что стенд челомеевских разведывательных спутников располагался в ангаре, и Хрущев там шляпу не терял. Он там был и видел все своими глазами. Я же наслушался чьих-то баек и повторил их в этой книге. Действительно, я пересказал происшествие со шляпой с чужих слов, но все произошло не 24 сентября на площадке Челомея, а утром 25-го, когда осматривали королевское хозяйство. Наверное, эти разночтения не стоили бы упоминания, но они попали в книгу Поляченко, и я счел необходимым внести ясность.

Было нечто символичное в том, что последнюю свою поездку в качестве Председателя Совета министров отец совершил на космодром. Под занавес он смог полюбоваться трудами рук своих. Там его познакомили с экипажем нового космического корабля — трехместного, как и обещал Королев, — Комаровым, Феоктистовым и Егоровым. Они собирались вскоре стартовать. Отец пожелал успешного полета и мягкой посадки. Он еще успеет провести с ними традиционный телефонный разговор, но встречать их на Красной площади будут другие.

Отцу показали легендарный старт, откуда отправился в космическое путешествие Гагарин, строящийся старт «сотки». Ей предстояло учиться летать сразу из шахты. Наблюдал он пуски Р-36 и «двухсотки».

О них состоялся большой разговор. Требовалось выбрать, какой из них открыть дорогу в серию. До конца испытаний еще предстояло пройти нелегкий путь, но уже не оставалось сомнений, что обе ракеты залетают.

По свидетельству Поляченко, командующий ракетными войсками стратегического назначения маршал Николай Крылов «четко, по-военному, на цифрах показывал преимущества УР-200 и УР-100 перед другими ракетами: в экономике, в численности личного состава. Особенно впечатляла УР-100, для ее обслуживания требовалось в 20 раз меньше людей, чем для янгелевских ракет»,[110] почти все проверки производились автоматически.

Крылов болел за Челомея, но у них обоих имелись могущественные противники, в первую очередь первый заместитель главы правительства, тогда еще отца, Устинов и министр, председатель Комитета по оборонной технике Смирнов. Они приводили свои аргументы, тоже несомненно весомые.

На вооружение решили ставить Р-36. Я не знаю почему, ракеты казались практически одинаковыми. Думаю, что отец испытывал некоторое неудобство перед Янгелем, — в Пицунде «зарубили» его тяжелый носитель, в Филях отдали предпочтение челомеевскои «сотке». По возвращении отца домой я пытался выяснить мотивы неблагоприятного для нас решения. Он не захотел обсуждать, ограничился кратким: «Мы решение приняли, у Янгеля ракета получилась лучше».

В последующие дни мне стало не до «двухсотки».

Вместе с Р-36 и «двухсоткой» обсуждалась и судьба королевской Р-9А. Она безнадежно отстала от своей соперницы Р-16.

Никто не мог решить, что с ней делать. Смирнов с Устиновым стояли за прием Р-9А на вооружение. Малиновский дипломатично держал нейтралитет. Ничего нового она не привносила, только лишние хлопоты: разнобой в компонентах, здесь — кислород — керосин, там — азотистые соединения, новая конструкция, новые тренажеры. Не говоря уже о старой, так и нерешенной проблеме долговременного хранения жидкого кислорода. Но… очень не хотелось ни обижать Королева, ни ссориться с Устиновым.

Решать предоставили отцу. Он высказался против. Запрет просуществовал недолго. После его отставки неблагоприятное решение пересмотрели, и в мае 1965 года Р-9А приняли на вооружение. Погоды она не сделала, ее время, не настав, прошло.

В 1964 году перед поездкой на полигон Челомей решил предпринять попытку приобщиться к участию в лунной гонке. Собственно проработки начались еще в 1962 году, но знали о них очень немногие, в отделе перспективных проектов прорисовывались и обсчитывались многочисленные, порой абсолютно фантастические замыслы Генерального конструктора. Теперь Челомей решил обнародовать свои предложения, художники подготовили плакаты-заявки с общим видом и параметрами новой ракеты. Вытаскивать их или попридержать, Владимир Николаевич собирался определить по ситуации на месте, на Байконуре.