Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

И тут снова все застопорилось. Аденауэр заговорил об объединении Германии, вернее — о присоединении ГДР. В Москве об этом не хотели слышать. Канцлер здраво рассудил, что советское народное хозяйство нуждается в кредитах, и предложил безвозмездную ссуду в миллиард марок. Огромная сумма! Но желаемого эффекта не получилось, отец воспринял жест западных немцев как оскорбление. За миллиард хотят откупить свободу народа, вступившего на путь социализма! Он категорически отказался обсуждать подобную идею.

Зато советская сторона пошла навстречу гостям в другом, не менее больном вопросе. Мы согласились отпустить домой всех немцев, захваченных во время войны, не только пленных, но и осужденных судом за преступления. Помиловали 8 877 человек, а 749 передали правительству ФРГ для дальнейшего отбывания срока в немецких тюрьмах. Из-за тяжести совершенных ими преступлений простить их не хватило сил.

Дополнительные осложнения в и без того нелегкие переговоры вносил посол США Чарльз Болен. Он ревниво следил за каждым шагом канцлера. Вот как вспоминает об этом отец:

«Мы продолжили наши беседы и стали работать над документом, который можно было бы подписать. По какому-то вопросу собеседники оказывали особенно упорное сопротивление. Мы удивлялись, и тогда они нам подбросили информацию, что на Аденауэра оказывает давление посол США в СССР Чарльз Болен.

Аденауэр в конце переговоров похвастался, что, несмотря на давление, которое оказывал на него Болен, он все-таки довел переговоры до успешного завершения, так что мы в конце концов согласовали текст. Немцы передали нам свое пожелание поторопиться с подписанием, пока текст в последней редакции не увидел Болен. Мы согласились с их подходом. Если он был приемлем для нас, а для Болена неприемлем, то тут мы, конечно, были на стороне Аденауэра. Так этот документ и был подписан. Потом меня информировали, что Болен сильно возмущался позицией Аденауэра, но документ уже был подписан».[8]

С Аденауэром расставались с некоторым облегчением. Отца успокоили беседы с высоким гостем, его заверения, что выступления в печати о реванше, возвращении восточных земель — одно, а реальная политика — совсем другое. Западногерманское правительство трезво оценивает ситуацию, сложившуюся в Европе, изменение границ считает нереальным и свою политику строит в расчете на мир, а не на войну.

Повеселевший отец посмеивался над возрастом канцлера, которому было уже почти восемьдесят, но восхищался ясностью его ума. Аденауэр уверил его в искренности своих слов, и отец, оставив канцлера в числе своих политических противников и ярых антикоммунистов, отнес его вместе с Джоном Даллесом к разряду политиков, с которыми можно иметь дело.

Глава вторая Ускорение

В новый 1956 год отец вступил уверенным в своих силах, готовым к решительным действиям политиком. Для осуществления задуманных и провозглашенных с высоких трибун планов переустройства нашей жизни: обеспечения достатка в продуктах питания, одежде, обуви, жилье — словом, во всем том, без чего не может жить человек, и без чего советский народ обходился многие годы, требовались деньги, много денег, а еще спокойствие, уверенность в завтрашнем дне.

Одним из основных источников получения ресурсов отцу представлялось сокращение более чем пятимиллионных вооруженных сил.

Если быть точным, ко времени смерти Сталина в Вооруженных силах служило 5 394 038 военнослужащих.[9]

Прошлогоднее уменьшение численности армии на 640 тысяч человек,[10] изменение структуры Военно-морского флота показали реализуемость задуманного.

На самом деле сокращения начались не в 1955 году, а раньше, но оформлялись они совершенно секретными решениями, и сообщения о них в печати не публиковались. Всего на 1 января 1956 года, согласно справке, предоставленной отцу Министерством обороны, армию покинули 1 116 216 человек.[11]

И тем не менее снижения обороноспособности страны не произошло, а в дополнение к экономии средств в народное хозяйство вернулось более миллиона молодых рабочих рук. Последнее отцу представлялось важнее, чем деньги, и он решил сделать следующий шаг. По указанию отца начались предварительные расчеты возможности дополнительного сокращения армии более чем на миллион человек.

Отец возлагал серьезные надежды на переговоры с Западом. Встреча в Женеве, казалось, не имела практических результатов, но так только казалось. Она породила дух Женевы. Армия, конечно, продолжала оказывать на события в нашей стране немалое влияние, но отец сделал выбор между «победить» и «договориться». Тем более что, несмотря на оптимизм военных, он все больше приходил к выводу: победитель в ядерной войне не многим будет отличаться от побежденного. Встреча в Женеве показала, что диалог не только возможен, но и продуктивен. Отец стремился его продолжить.