Никита Никуда

- Очнулся - и не пойму: разморило? Иль умер я? - в тридесятый раз пересказывал им Антон. - Только вижу: дело дохлое, место тухлое. Но догадываюсь, да и весь опыт жизни подсказывает, что крепко выпил и круто влип. И не помню, как очутился, и где - не пойму, в гробу или в утробе? Распалась связь времен. Но ничего, прилежно лежу. Хотя лежать в нем тоскливо и муторно.

- Полежи-ка... - сострадали слушатели, сотрясаемые похмельем. - В такие дали выпал билет. Хорошо - не кремировали,

- Да... Как во мраке в этом мирке, - продолжал Антон. - Мрак - я не отсутствие света имею в виду, а ... В общем, жуткое состояние. Но выбираться меж тем надо. А тут еще по нужде приспичило. А прямо в могиле ссать - совестно. Я крышку толкнул - плотно земля надо мной лежит. Давай стамеской гроб ковырять. Мотне спасибо: не доски - гнильё. Только очень уж глубоко упокоился. И так, и этак стремлюсь. Бьюсь, словно рыба, в этом гробу. Вдруг - словно голос слышу: воскресенье, вставай. Всех, кто внизу, свистать наверх. И как тряханет. Если б не тряхнуло, не выбрался.

- Кто умен или хотя бы находчив, из любой ситуации выпутается, - одобряли присутствующие. И вопросы подкидывали. - Бог или ад есть? Свет, тоннель и прочие предсмертные виды? Сколько держат в чистилище? Продолжительный у них карантин? Есть ли черт за чертой оседлости, или зря говорят?

Антон отвечал по мере возможности, поглядывая на часы, что висели над тумбочкой. Виновник торжества действительно виновато выглядел. Мотнёва не было, вопросы сыпались, задаваемые, как это ощущали и сами интересующиеся, исключительно из учтивости. Как это принято в культурном обществе, пока не кликнут к столу.

Наконец появился долгожданный Мотнёв. Сообщил, бормоча и захлебываясь, что Сысоева не сыскал, обменял сразу на водку, что ломовой заломил за доставку, но зато куры... Цены - смешные, центнер почти взял. Да рому купил Бухтатому. А то от водки он нигилистом делается. Да вот Мохова подобрал. Повидать тебя хочет.

- Ты про артистов пока помалкивай, - шепнул Антон. - А то напьются и приставать станут: спой да спой. Пусть отдохнут с дороги.

- Эти-то? Ничего, пусть живут. Подвал у тебя просторный. Есть где укрыться от дождя и милиции.

Эти же - этажом ниже - сидели похвально тихо. Соблюдали конспирацию и наверх не высовывались. Часть продуктов Антон, улучив мгновенье, спустил в подвал.

- А мне Мотнев сообщил, - говорил Мохов, лесничий. - Хорошая, думаю, новость. Интересная. Заехал с ним в регистрацию состояний, твой паспорт забрал. А то без паспорта на работу как? Сотрудник, им говорю, дисциплинированный. Работает с большим удовольствием. Так что настраивай будильник на будни - и с утра на работу. Пока что на бензопилу, а там, ебэжэ, егерем опять назначу. Окончательно завязал?

- Категорически, - подтвердил воскресший.

- В такой стране, как Россия, чтобы чего-то достичь, достаточно бросить пить, - сказал Мохов. - А что напал на меня тогда в коридоре и наговорил лишнего, так то давно прощено и забыто. Дело прошлое.

- Не начальник, а драчевый напильник, - сказал Мотня.

- Батрачество в достоинство возвели, - ворчал в дальнем углу безработный Бухтатый явно назло Мохову. - Устроился на работу и рад, как собака, нашедшая себе хозяина.

- В отечестве не без пророка, - сказал Мохов насмешливо.

- Пророк в своем отечестве есть посмешище. Но не могу молчать. Так и тянет порой промочить горло и проучить человечество. Да душат, бляди, крики души, - заводился Бухтатый. - Раньше мужчина воевал, охотился, разбойничал, гонял караваны и суда за шелком и перцем. Осуществлял государственное устройство. Честь имел. А теперь его, словно раба, работать заставили. Осуществлять производство. Не могу я жить в гармонии с подобными обстоятельствами. Обслуживать этот абсурдный мир.

- Один возделывает свое поле в поте лица, другой воздерживается от этого, - развел человечество на два лагеря человек с побитым ветрянкой носом и тусклым лицом.

- Обезьяны вы все. Только вы ради покорности передом кланяетесь, а обезьяна задом.

- Сам-то в обезьяннике сколько суток повел? - не обиделся тусклолицый.

- У меня, помилуй-милиция, только за правду двадцать четыре привода. А я же не всегда бываю прав, - сказал Бухтатый, отхлебнув рому. - Я ж не идеал.

- Вот из обезьянника - насколь сквозь решетку видно - твое мнение и произошло.

- Лучше бы бандитов ловили, чем меня. А что касается моего мнения, то ничего, кроме глупостей, из обезьяны не произошло, - возразил Бухтатый. - Вот и вся эволюция. Даже прямохождения не приобрели. А может, - предположил этот человек, сам довольно далекий от совершенства, - нас разводят, как мы свиней, но с насмешливой целью? Представляете, как Он веселится, читая наши книги, просматривая блокбастеры, глядя на наши драчки и случки.

- Вроде у нас рому не Карибский бассейн, - сказал Михеев, поглядывавший все это время брезгливо. - Как можно спиться в нашей стране, ничего, кроме рому, не пия?