Никколо Макиавелли

В тот же день в испанский лагерь прибыл посланец Совета десяти, которому было поручено разузнать о намерениях вице-короля. Туда не направили Макиавелли, который больше других подходил для такого рода миссии и был более ловок в дипломатических беседах, чем честный служака. «Человек Содерини», быть может, смог бы уговорить Кардону остановиться и, что еще вероятнее, получить какие-нибудь сведения, позволяющие оказать ему достойное сопротивление. Посланец Синьории, которого два дня «допрашивали с пристрастием» в испанском штабе, и в самом деле не привез ничего, кроме уверений в том, что назавтра, 25 августа, «армия и артиллерия будут в Барберино ди Муджелло». Это означало, что Кардона выбрал другой путь, и Макиавелли со своей тысячей пехотинцев напрасно будет ждать его в Фиренцуоле.

Очевидно, что лига была в курсе избранной Советом десяти тактики и что она стремилась не к военному, а к политическому решению конфликта. Наступая быстро на Флоренцию, она надеялась оказать давление на город, который изнутри обрабатывали сторонники Медичи. Кардинал Джованни Медичи и его брат Джулиано, находящиеся на стороне испанской армии, поддерживали с ними связь и снабжали их инструкциями, прибегнув к помощи какого-то крестьянина — в лучших традициях любого заговора. Разграбление виллы одного из комиссаров в Скарперии, в тридцати километрах от Флоренции, убийство ее защитников, насилие, учиненное над их женами и дочерьми, имели целью запугать флорентийцев и подтолкнуть их к восстанию. В то же самое время Джулиано Медичи подкупал население каждой занятой деревушки Муджелло, щедро раздавая деньги и обещания.

В ночь на 25 августа посол вице-короля просит аудиенции у Синьории. Испанская армия пришла не как враг, говорит он, она не покушается на свободы города, так как лига желает вступления Флоренции в свои ряды. Гонфалоньер, чувства которого к французам были известны всем, являлся единственным препятствием на пути к осуществлению чаяний Флоренции и всей Италии, и, следовательно, его необходимо было сместить.

Положение было драматическим. Перед созванным им Большим советом Содерини произнес речь, достойную великих римлян. Такого от него совсем не ожидали, и он сумел покорить слушателей: он готов подать в отставку, если его сограждане, и только они, потребуют этого, потому что он занимает свое место по воле народа и будет послушен ей одной.

— Но пусть хорошенько подумают, — добавил он, — кого хотят изгнать из Флоренции: меня или республику? Речь идет не о том, чтобы защитить или погубить человека, но о том, чтобы защитить или погубить свободу!

Взволнованный призыв к сопротивлению и самопожертвованию воодушевил собравшихся.

— Да здравствует республика! — кричали все. — Да здравствует Содерини! Смерть Медичи!

В то время как Комиссия восьми, в обязанности которой входили функции политической полиции, арестовывала сторонников Медичи — молодых дворян самых знатных фамилий: Ручеллаи, Альбицци, Торнабуони, кондотьеры, посовещавшись, единогласно высказались в пользу обороны Флоренции, где предполагали сгруппировать максимальное число солдат. Содерини, которого занимал главным образом вопрос о том, как не допустить государственного переворота, был удовлетворен. Но при этом никто не собирался оставлять и Прато, обороняемый трехтысячным гарнизоном.

Макиавелли срочно вызывают во Флоренцию. Перед этим он по приказу Синьории побывал в Скарперии, оценил создавшуюся там ситуацию и убедился в лояльности Республике ее населения. Искренен он был, или заблуждался, или просто не хотел подрывать боевой дух Содерини? На самом деле во всех городках и деревнях, где проходила испанская армия, поддерживали кардинала Джованни Медичи и его брата, которые не уставали повторять, что выступают против правительства, но не против народа.

* * *

26 августа Кардона нападает на Прато, но это сражение принесло поражение испанской армии и победу флорентийскому сопротивлению.

Вице-король решил не подвергать свои отряды дальнейшим испытаниям; к тому же у него не было ни артиллерии — если не считать двух пушек, присланных кардиналом Медичи, из которых одна тут же взорвалась, — ни денег, ни продовольствия. Кардона умеряет свои запросы. Если ему дадут хлеба и денег, извещает он Синьорию, то он откажется от требования низложить гонфалоньера, передав «дело Медичи в руки Его Католического Величества, который, возможно, сумеет просьбами, а не силой убедить флорентийцев».

Содерини поддался триумфальным настроениям и позволил паллески манипулировать собой. Они же, в ярости от того, что быстрая победа не удалась, хотят заставить Кардону сражаться дальше.