– Я понимаю, что поступил эгоистично, потому что хотел сначала сам разобраться, подходишь ли ты мне, готова ли будешь принять то, что я сейчас расскажу. Я знал, что будет тяжело, когда ты всё узнаешь и решишь, что я не подхожу тебе. Но ты должна думать, прежде всего, о себе. Я переживу. Так же я верю в твоё благоразумие и порядочность. Поэтому попрошу, всё, о чём ты сейчас узнаешь, от тебя не узнает никто, даже отец.
Я киваю головой.
– Я офицер ФСБ. Я вхожу в группу особого назначения, о существовании которой знают единицы. Наш отряд сформировали в конце девяностых годов, для выполнения особых заданий. Сначала к нам присматривались в армии, потом год вели на гражданке, прежде чем пригласить. Группу собрали из бывших детдомовских, беспризорников, трудных подростков. Главным условием на тот момент было – никаких родственных связей и привязанностей. Потому что мы были смертниками, которых никто не должен хватиться. Ни у одного из нас нет родителей или близких родственников. Нас хорошо подготовили. Чем, как, где мы занимаемся, какие задания выполняем, и какими методами пользуемся, знают только те, кто эти задания даёт, больше никто. Мы работаем на правительство. Но если провал операции или её срыв, правительство от нас откажется. Мы автоматически становимся простыми туристами, которым по только им ведомым причинам взбрело в голову совершить преступление в чужой стране. Мы все об этом знаем. Надеяться можно только на себя и на команду. Поэтому те, кто рядом со мной – это друзья, коллеги, напарники – и нечто большее, чем все эти понятия, вместе взятые. Ради любого из них я сделаю всё и даже больше, так же как и каждый из них для меня.
Наша работа хорошо оплачивается. Но теряем мы гораздо больше, чем получаем. Мы теряем друзей, теряем семью. Друг, о котором я тебе говорил, был убит при выполнении задания. Он подошёл слишком близко. А ДТП всего лишь прикрытие. У него осталась молодая красавица жена. А вообще единицы из нашей команды имеют собственную семью. Создать её очень трудно, ещё труднее сохранить. Какая жена выдержит, если ты в любой момент можешь сорваться и исчезнуть, а вот когда вернёшься, да и вернёшься ли вообще – большой вопрос. Это жизнь в постоянном напряжении и неизвестности. Никаких вопросов – ответы ты не получишь.
Я обещал, что ты узнаешь моё решение. Так вот, я хочу, чтобы ты была со мной. Теперь решение за тобой. Думай. Хочешь ли ты? Нужно ли тебе это? Выдержишь ли такую жизнь? Я не прошу немедленного ответа. У тебя для раздумий будет столько же времени, сколько и у меня, даже чуть больше. Меня неделю не будет в Москве, да и в стране тоже. Когда вернусь, я тебе позвоню. Ты мне звонить не можешь. Я вообще не имел права давать тебе этот номер телефона. Но я с тобой много сделал из того, на что не имел права.
Внезапно дверь открывается, на пороге появляется «Турчинский»:
– Макс, нам пора.
– Да, Саша, ещё минута.
– Хорошо.
Дверь закрывается. Максим встаёт.
– Мне нужно идти. Из-за ночной слежки я ещё не был дома и даже не успел переодеться после похорон Дмитрия. Артур тебя проводит, только не калечь его больше.
– Это ты ездил за мной всю ночь?
– Мои ребята. И не всю ночь, а только под утро. Ты была расстроена, и я боялся, что натворишь глупостей.
– Можно один вопрос?
– Можно.
– Откуда у тебя такие шрамы на спине?
Вижу, он удивлён моему вопросу, но ответ я получаю:
– Сирия. Я был в плену.
Дверь снова открывается, вижу в проёме Артура, иду к выходу. Когда я у самой двери, Макс меня окликает. Я оборачиваюсь. Он быстро подходит ко мне, достаёт из кармана продолговатый бархатный чехол. В таких дарят ювелирные украшения, но точно не кольцо.
– Это твой подарок, как и обещал, – он протягивает мне коробочку.
– Я же сказала. Мне всё или ничего.
– «Ничего» уже не получится. У нас была неделя.
– Мне нужно больше.
Я резко разворачиваюсь и, не взяв подарка, быстро выхожу из кабинета. Макс остаётся там, Артур следует за мной. Мы проходим через большой холл, уставленный диванчиками, креслами, низкими столиками. Вся команда расположилась в этой, как я поняла, комнате отдыха.
Дальше Артур берёт меня за руку, потому что из лабиринта коридоров, переходов и снова длинных коридоров, я бы сама не выбралась. Наконец мы выходим на улицу. Я понимаю, что мы были на первом этаже какого-то многоэтажного здания, и это не жилой дом, скорее какое-то заведение. Во дворе одиноко стоит моя «волга».
Я лезу в сумочку. Ключи на месте. Даже не задаюсь вопросом: как? Сегодня столько произошло, что чудесное перемещение моей машины – сущая ерунда. Артур услужливо открывает для меня водительскую дверцу. Я смотрю на его поцарапанное лицо.
– Извини, – прошу я.
– Ничего. Не такое бывало. Сам виноват.
Я слабо улыбаюсь ему. Сажусь с машину. Он объясняет, как выехать отсюда на трассу. Я захлопываю дверцу. Он возвращается в здание.