Из-за своей гордости он никогда не заговаривал о будущем ребенке. Однако с нетерпением ожидал той награды, которая была уже не за горами. В Ирландии вступил в силу новый ненавистный закон о преступлениях, и в настоящее время Вилли не имел никакой возможности продвинуться в своей политической карьере. Всем приходилось молча терпеть, как терпела беременная Кэт.
Вилли играл в азартные игры и вел распутный образ жизни, очень часто впадая в состояние жалости к себе. Он был холоден, но вежлив с Чарлзом, когда тот приезжал к ним, и беседовал с ним только о политике, большей частью затрагивая тему своей будущей роли в ирландской партии. Он приписывал успех Килмейнхэмского соглашения исключительно себе, беспрестанно строил какие-то планы и заговоры. Он воображал себя очень умным и влиятельным и считал, что ему все нипочем в окружении столь могущественных друзей. Его высказывания буквально каждую минуту расцвечивались замечаниями типа «мы с Чемберленом» или «я и мои друзья».
Ситуация была наисложнейшей. Чарлз крепко держал свое слово и не останавливался в Элшеме в отсутствие Вилли. Он считал это самым мудрым решением, пока не родится ребенок. И постоянно думал о том, что нельзя допустить, чтобы здоровью Кэтрин что-либо угрожало.
Но мгновения, выхваченные украдкой и проведенные наедине, наполнялись отчаянием, безысходностью и были им не в радость. Кэтрин понимала, что так долго продолжаться не может. И они снова стали встречаться в небольших, тихих отелях. Это было непозволительно, поскольку ее беременность становилась все более очевидной, а Вилли категорически запретил ей выходить куда-нибудь, кроме дома тетушки Бен. Она должна оставаться дома, как и подобает добродетельной супруге, если она посмела совершить такой безобразный поступок, заявил он.
Зима казалась бесконечной. Кэтрин страшно волновалась о здоровье Чарлза. Две недели он пролежал в постели в Эйвондейле с сильной простудой. К тому же в Ирландии постоянно случались всякие неприятности, вызванные суровостью закона о преступлениях. Всеобщее возмущение и негодование возрастали все сильнее и сильнее. Неуловимый и совершенно непредсказуемый капитан Мунлайт снова поднял голову, нанося свои удары каждую ночь, и каждое новое нападение совершалось в сотне миль от предыдущего. Вдобавок ко всему, невидимым ударам подвергались и сами несгораемые члены ирландской партии. Иногда, утверждал Чарлз, они намного неуправляемее, нежели подвыпившие крестьяне в пабе.
Его глаза, и без того выразительные, теперь одни выделялись на лице, и их взгляд долго преследовал Кэтрин даже после его ухода. Взгляд, полный беспредельной печали. Казалось, что за долгие последние месяцы они ни разу не загорались веселым, жизнерадостным огнем.
Тетушка Бен постоянно ворчала по поводу безмерной расточительности Вилли. Несмотря на весьма почтенный возраст, она сохраняла ясный рассудок, когда дело касалось денежных расходов, и раз в месяц садилась за стол, заваленный счетами и чеками, тщательно изучая их.
– Кэтрин, милочка, а это что за счета? Десять фунтов, шестьдесят шесть пенсов из «Дебнем энд Фрибоди».
– Во столько обошелся новый школьный пиджак для Джералда. Из старого он уже вырос. Он стал таким высоким! И еще ему нужна новая обувь и нижнее белье. Извините, но, когда дети растут, одевать их становится очень дорого.
– Все верно, дорогая. Успокойся и приведи его ко мне в следующий раз, когда он приедет домой. Он симпатичный мальчуган, но мне бы хотелось, чтобы ты приглядывала за ним получше.
– Наверное, у нас будет еще один ребенок.
– Наверное. Мда, похоже, детям иногда приходится присматривать за их слабовольными родителями.
– О милая тетя! У меня такой мягкий характер!
– Тогда почему же я терплю тебя рядом с собой? – задумчиво проговорила тетушка Бен. – Ведь тебе известно мое отношение к слабым, бесхарактерным людям.
– Но морально…
– Это кто тут заговорил о морали? Ох, до чего же это меня утомляет! С тех пор как на английском престоле воцарилась немецкая принцесса, все женщины страны, затаив дыхание, начали ходить на цыпочках. Мораль! Нравственные устои! Не хочу даже говорить об этом, Кэтрин. Я всегда говорила о мужестве, честности, достоинстве и лояльности. А это что за счет? Двадцать кустов бирючины!..
– Кстати, я собираюсь сделать погуще живую изгородь на фасаде. А то люди все время заглядывают…
– Какая наглость! Частная жизнь – это право каждого человека. Хотела бы я знать, что может быть интересного в зрелище безобразного старого дома… Ты делала еще какие-нибудь преобразования в нем?
– Ну… у меня есть кое-какие задумки по этому поводу, если вы не сочтете их излишне расточительными. Вам же известно, что мистер Парнелл очень часто наносит нам визиты, если бывает в Англии. Он очень любит работать в тишине и полном покое. И было бы очень удобно оборудовать на первом этаже дополнительную комнату. Я уверена, что все окупится при продаже дома. Вы же не станете бросать деньги на ветер.