Никогда не отпущу тебя (ЛП)

— Ложись полностью, — сказала она, взяв его под руку, чтобы помочь ему опуститься на подушки. — Где чистые бинты? Повязка на груди вся в крови. Я ее поменяю.

— Ты медсестра?

— Нет.

Улегшись на диван, он посмотрел на нее, все еще потрясенный, что после стольких лет она вдруг оказалась здесь. В его квартире. С ним. Совсем близко. Прикасалась к нему. У него было столько вопросов: где она пропадала все эти годы? Пыталась ли она когда-нибудь его разыскать? Все ли у нее хорошо? Мечтала ли она о нем, как он мечтал о ней?

— Г-гри. Просто поговори со мной.

Она быстро посмотрела ему в глаза, затем бросила взгляд на его рану.

— После того, как я перебинтую тебя, ладно?

— Ты все такая же упрямая.

Ее глаза вспыхнули, и все лицо, сперва смягчившись, вдруг исказилось, и из глаз хлынули слезы. Она жестом указала на ведущий из гостиной коридор.

— Ванная там? — всхлипнув, спросила она.

— Да, — сказал он, глядя ей вслед и злясь на то, что она всего на пару минут исчезла из его зоны видимости, чтобы взять все необходимое для перевязки.

Когда через несколько минут она вернулась, ее лицо было совершенно сухим, хотя глаза все еще выглядели немного стеклянными и опухшими от слез. Она опустилась перед ним на колени и потянулась к повязке в области сердца. Он осторожно поднял руку и обхватил пальцами ее запястье, затем, скользнув вверх, крепко сжал ее ладонь.

— Оставь это на минуту.

Он повернул голову, коснувшись щекой грубой, ворсистой обивки старого дивана, и заглянул ей в лицо.

— Я никогда не думал, что снова увижу тебя.

Она крепко зажмурила глаза и вздрогнула, когда слезы снова ручейками потекли по ее щекам.

— Я надеялась, — выдохнула она, и он с невероятным блаженством почувствовал, как ее сладкое дыхание коснулось его щеки. Он выпустил ее руку и потянулся ладонью к ее щеке, смахнув большим пальцем слезы. Она наклонилась к нему, распахнув свои заплаканные глаза.

— Боже, как я надеялась.

— Где ты была, Гри? Что случилось после…

— Пожалуйста, дай мне сменить тебе повязку, Хол…

— Сет.

Она сразу поморщилась, резко отпрянув от него, отчего его рука упала на диван. Гризельда встала и опустила взгляд на повязку.

— Мне нужно промыть ее теплой водой.

Не встречаясь с ним взглядом, она повернулась и прошла через комнату на кухню. Он слышал, как она открыла кран и, ожидая, пока вода нагреется, порылась в поисках большой миски. Боль неуклонно усиливалась, поскольку адреналин больше не поступал в кровь, и рана в области сердца, самая глубокая из тех, что он получил прошлым вечером, теперь горела и пульсировала, словно в лихорадке. Наконец она вернулась и поставила миску с теплой водой на пол возле дивана. Безо всякого предупреждения, она потянулась к краю повязки и сорвала ее.

— Господи! — воскликнул он, и его глаза широко раскрылись от боли.

— Я не могу звать тебя Сетом. Это уже не ты.

Он издал стонущий звук, резко выдохнув весь воздух, что был у него в легких. Вскинув вверх подбородок, чтобы взглянуть на нее, он обнаружил, что впервые после их воссоединения она выглядела не грустной, а скорее рассерженной.

— Нет, это я, — съязвил он. — Ты видела меня вчера вечером. Я именно такой и есть.

— Нет, — твердо сказала она, потом добавила уже мягче. — Нет, Холден.

Она покачала головой и обмакнула бумажное полотенце в теплую воду. Бормоча себе под нос, она стала аккуратно, раз за разом, промокать рану. Эти действия были ему так знакомы, что у него сжалось сердце и сдавило легкие, которые изо всех сил пытались сделать глубокий вдох.

— …Сет… имя долбанного сумасшедше…

— Прекрати бормотать, Гри.

Она метнула в него сердитый взгляд.

— Зельда.

— Что?

— Меня зовут Зельда. Я больше не отзываюсь на Гризельду, — едко ответила она, — И уж точно не на Гри.

Он пытался поймать ее взгляд, но когда она это произнесла, то все время смотрела вниз, сосредоточив внимание на его ране. Она сложила еще одно бумажное полотенце и осторожно прижала к его груди, пока кожа вокруг пореза не стала, наконец, совсем сухой и чистой. С резким треском она распаковала две чистые повязки, аккуратно расположив их на обработанной ране, затем оторвала кусок пластыря, чтобы их закрепить.

— З-зельда? — попробовал произнести он это имя, и оно показалось ему таким убийственным, неподходящим и чуждым ему, что на глаза навернулись горькие слезы.

— Ну да.

— Нет. Я не м-могу так тебя н-называть.

— Очень жаль.

Она потянулась за миской с водой и встала, бросив на него суровый взгляд. Ее красивые губы сжались в тугую, сердитую линию. Посмотрев на него, ее лицо смягчилось, и она полезла в собранную врачом коробку за желтым пузырьком с таблетками.

— Тебе очень больно.

— Бывало и хуже.

И потому как она знала, что это правда, ее глаза наполнились слезами, мышцы горла заметно напряглись, словно глотая поток жутких воспоминаний. Он наблюдал за ней, чувствуя каждую промелькнувшую на ее лице эмоцию, вспоминая, что поморщившись, она сперва быстро моргала, а когда старалась не расплакаться, то стискивала зубы и попыталась проглотить огорчение. Он все это видел. Он все это чувствовал. Он все это помнил.