– Я привыкла, – поднимает она на него глаза. – Я стараюсь быть вежливой. Но недавно у нас случился очень тяжёлый разговор. У нас в семье непросто. С нашим отцом ужиться нелегко. Он диктатор и почти тиран. Мать… потеряла себя рядом с ним. Я так не хочу. Не желаю, чтобы мной руководили и манипулировали. Может, я бы и не поняла всё это, если бы со мной не случилось несчастье. Это как разбитая ваза. Очень важно собрать осколки и понять: вот это твоё, а это – ненужное, можно отложить. Не забыть – из жизни нельзя вычёркивать страницы. Они были и никуда не денутся. Но к ним можно больше не возвращаться, потому что есть фрагменты, суть которых – ты сам. И стоит ли ради уже ушедшего жертвовать настоящим и будущим?
Альда переводит дух, переплетает пальцы, сжимает их сильно, почти до хруста.
– Они мои родители, – голос её становится тише, журчит монотонно, но Макса это не напрягает. Ему важно услышать, что она скажет. – Я принимаю их такими, какими они есть. Это любовь и уважение. И они заслуживают, чтобы я выслушала, прислушалась, посочувствовала, если они нуждаются в этом. Вот только жить так, как хотят родители, я больше не собираюсь. Это моя жизнь. Мои ошибки. Мой сценарий, если уж на то пошло. Я больше не позволяю командовать, не даю возможности принимать решения. Я делаю то, что хочу. А если не хочу, меня никто больше не заставит. Жить с человеком, к которому я равнодушна. Выполнять какие-то правила, что мне не нужны. Соответствовать чему-то, тянуться за чужой планкой. Это прошлое. Я испытала это сполна.
– Сколько в тебе мудрости и силы, Альда, – это восхищение.
Ему ничего не стоит признать её силу. Удивительная, не похожая на других девушка. Ради таких хочется прыгнуть выше головы. Сделать что-то, чтобы приблизиться, встать наравне. И теперь Макс точно знает, чего она хочет.
Её желание танцевать не блажь. Танцевать вопреки всему: диагнозам, сопротивлению родителей, физическим возможностям. Он теперь видит: если хочешь, даже отсутствие ног не преграда. Даже в инвалидном кресле можно танцевать – он тоже своими глазами наблюдал подобное.
И чем глубже он всё это осознаёт и понимает, тем ярче расцветает его стыд. Он слабак. Сдался. Не смог бороться хотя бы за себя. Вёл себя как скотина по отношению к окружающим.
– Не кори себя, не надо, Макс, – просит Альда тихо.
– Ты и мысли читать умеешь? – криво и горько ухмыляется он. Нет нужды говорить, что Альда ошиблась. Кажется, они вышли на такой уровень, что могут хорошо чувствовать друг друга. Кто бы сказал – тут-то и времени прошло всего ничего, а поди ж ты… Случилось. И это не бьёт его мешком по голове – наоборот: врывается в сознание, как нечто закономерное и правильное.
– Не обязательно читать мысли. Достаточно следить за ходом разговора. Ты спрашиваешь о том, что тебя тревожит, волнует, не даёт покоя. И тут же выстраивается логическая цепочка умозаключений: что ты сделал не так, в чём ошибся, где оступился.
Она успокаивает, пытается его оправдать. Макс от невыносимой остроты восприятия прикрывает глаза. Он хочет слышать её, впитывать слова, измазаться в бальзаме, что льётся на его душу. Но он понимает: нельзя залечить раны только её участием. Нужно сделать это самому.
– Это прошлое. Твоё прошлое, Макс. Отпусти его. Пусть уходит. Впереди слишком много нового и прекрасного, чтобы без конца ковыряться и пытаться выяснить, что ты сделал не так. Перешагни. Дай возможность тебе, новому, двигаться дальше, вперёд. Не тяни на себе груз, что уже перестал быть таковым. Важно не что ты делал когда-то, а то, что ты делаешь сейчас. Не дай ложке дёгтя испортить бочку мёда.
Один стремительный шаг – и он рядом. Один рывок – и он поднимает Альду на ноги. Держит руки её в своих руках. Прикасается губами к пальцам. Так он выражает свою благодарность. За её мудрость и непростоту. За её многогранность, скрытую очень глубоко. Не каждому дано заглянуть в зеркало её души. Не каждого она подпустит к себе. Не всякий сможет разглядеть за внешней холодностью горячее и щедрое сердце.
– Спасибо, – благодарит он за всё, что она уже сделала и ещё сделает для него.
– Пожалуйста, – просто отвечает Альда и делает шаг назад. Собирает чашки со стола, моет их, ставит на сушку. – Пойдём, – вытирает руки полотенцем, – чай выпит, вещи собраны. Нам пора.
Макс отбирает у неё сумку. Он больше не инвалид. Ему приятно быть мужчиной. Открывать перед Альдой дверь. Нести сумку с вещами на плече. Ему доставляет удовольствие распахивать дверь подъезда и дверцу машины. Мелочи, что в той, прошлой жизни, делались автоматически, не задумываясь. А сейчас он наслаждается каждым движением, каждым мигом бытия. А ещё ему хочется вести машину, но пока он не смеет просить. Да и незачем: скоро он адаптируется настолько, что многое сможет делать сам.
– Останови, пожалуйста, – просит он, когда они проезжают мимо супермаркета. – И подожди меня, ладно?
Альда кивает. Ему бы хотелось, чтобы она улыбнулась. Но куда спешить? Ещё будет миллион поводов, чтобы высечь из её ледяной ровности искры счастья. Пожалуй, это тоже важно.