Никогда не разговаривай с чужими

У него уже скопилось несколько шифровок, в том числе и та, что он нашел прошлым вечером. Чувствуя возрастающее возбуждение, он принялся заменять буквы в этом послании. Результат ошеломил его. Он расшифровал и эту записку. Еще до конца не веря в свою удачу, он прочитал: «Левиафан-Василиску и Единорогу. Дом пятьдесят три Руксетер-роуд остается убежищем». Джон попытался расшифровать другие записки, вынутые в январе и феврале, но здесь шифр не подошел. Тем не менее Джон почувствовал любовь ко всему человечеству. Он ликовал, ему теперь хотелось хоть с кем-нибудь поделиться своей радостью. Конечно, лучше всего рассказать об этом Дженифер. Он вскочил, побежал к телефону, но поймал себя на том, что набрал первые три цифры номера Колина, и положил трубку, уже неуверенный в том, что хочет слышать чей-нибудь голос. Пожалуй, лучше пойти к этому дому и разобраться на месте, что значит слово «убежище».

На улице совсем стемнело, но разве это имеет значение? И такие дела лучше делать в темноте. Он мог бы подъехать туда на «хонде». Через Александровский мост на Невин-стрит. А она переходит в Руксетер-роуд. Он влез в свою «кожу» для мотоцикла, черную и более тяжелую, чем курточка Дженифер.

Первые капли дождя застали его, когда он повернул на Берн-роуд. «Если дождь разойдется, как прошлой ночью, авантюра может сорваться», — подумал Джон. Конечно же, это авантюра, и непонятно, зачем он ищет приключений на свою голову. И ничего удивительного, если он не выберется оттуда. В последнее время в газетах и по ТВ много писали и говорили о наркотиках, так много, что Джону иногда казалось, что каждый, кроме, может быть, его одного, когда-нибудь да попробовал наркотики. Слушая и читая об этом, можно подумать, что целая нация постепенно глупеет, принимая допинги или даже крэк. А что, если те люди, за которыми он охотится, связаны с наркотиками? Или даже сами их производят, поэтому и шифруют свои сообщения для безопасности. Они могут оказаться как наркодилерами, так и мелкими торговцами, или, как их называют в той среде, — «толкачами».

Ветер утих, и гладкая поверхность реки маслянисто поблескивала. За мостом дорога сужалась, пробегая под стенами кафедрального собора и дальше между офисными зданиями, и расширялась только на Невинской площади, где за зелеными газонами и фонтаном, который после шести уже не работал, стояло здание городской администрации. Часы на соборе Святого Стефана отбивали несчетное число ударов. Вокруг — ни души, даже машины куда-то исчезли, только на постаменте памятника Лисандру Дугласу — филантропу, исследователю и первому мэру города, сидели два панка с ярко выкрашенными волосами, одетые еще более эксцентрично, чем он сам. Они ели рыбу с картошкой из бумажных пакетов.

Джон объехал площадь по кругу. Улицы разбегались от нее лучами, и третьей по движению была именно Невин-стрит. Неоновые цифры наверху башни страховой компании «Сит-Вест» подсказали, что уже две минуты первого и девять градусов тепла. Всю левую сторону Невин-стрит занимали корпуса политехникума. Неожиданно вращающиеся двери центрального входа повернулись, и он увидел Питера Морана. Питер вышел из здания и начал спускаться по ступенькам. Джон видел его только дважды, но смог бы узнать всегда. «Мы можем забыть лица друзей, но врагов — никогда!» Где-то он это читал.

И с этим мужчиной жила его жена?! Джону хотелось бы высказать все, что он о нем думал, но, притормозив, он лишь повернул голову и оценивающе взглянул на Питера. Белокурый, ничем особенно не выделяющийся, с худым лицом, в очках. Стекла в них были такими толстыми, что сразу становилось ясно, насколько он близорук. Естественно, в этот раз он не смог бы разглядеть толщину стекол, но он обратил на них внимание в ту встречу, о которой Джон вспоминал с болью, которую не мог забыть, как не мог забыть и лицо Питера. А вот Моран вряд ли узнал его. Человек на мотоцикле почти неузнаваем, это уже не человек, а скорее приложение к мотоциклу, черному, хромированному, с седлом таким же кожаным, как и его наездник.

Джон прибавил газ, мотор взревел и помчался в направлении Руксетер-роуд.

— За два дня до назначенной свадьбы, — рассказывала Дженифер в тот вечер откровения, — он в конце концов сказал мне, что не может на мне жениться, что не может пройти через это. Он на самом деле не объяснил причину, просто повторил, что не может. Я не поверила своим ушам. Я думала, что он так шутит. Мы были у меня — ну, у моей мамы. Еще дома как раз была тетушка, приехала на свадьбу из Ирландии.

— И ты сразу поняла, что он не шутил? — спросил Джон.