Никогда не разговаривай с чужими

— Немного погодя. Не сразу. Я подумала, все из-за нервов. Я имела в виду эти хлопоты с белой свадьбой, весь этот народ. Просто он выбит из колеи. Я предложила бросить все и зарегистрироваться в мэрии, и совсем необязательно делать все глупости, как желает мамочка. Но он ответил, что дело здесь не в этом. Сама идея жениться — бредовая. Он не может смотреть на происходящее без страха, что он не из тех мужчин, которые когда-либо женятся. И неожиданно он шепнул мне еще кое-что. Вы понимаете, что? Здесь уж нечего было говорить. Мы просто посмотрели друг на друга, он сказал «Ну все, пока!», вышел и закрыл за собой дверь. Вошла моя мама и попросила не отпускать Питера, пока его не представили тетушке Кэти. Я ответила, что он уже ушел и свадьбы никакой не будет. Мама сначала рассмеялась, а потом, когда до нее дошло, она начала плакать, вернее, пронзительно вопить. Хуже всего, когда сдержанные люди теряют самообладание. Я не плакала тогда, нет. Я была оглушена, я даже на него не злилась.

— А я и не могу представить тебя… злой, — задумчиво сказал Джон.

Джон остановил мотоцикл у тротуара Коллингборн-роуд. Паб «Гусак» рекламировал какое-то невнятное блюдо на субботу, но щит был плохо освещен и имел унылый вид. От «Гусака» до дороги, где стояла «хонда», тянулся ряд высоких и довольно мрачных викторианских домов. Серая штукатурка на фасадах растрескалась, и большие куски отвалились. Прямоугольные, низкие, одинакового размера окна были наглухо заколочены досками. Листы ржавого железа закрывали дверные проемы. Дом номер пятьдесят три находился в середине блока из пяти домов. Это был единственный дом с фронтоном, в центре которого на круглом диске из гладкого камня было выгравировано название «Пятидесятнические Виллы» и дата: 1885 год.

На пару мгновений Джон засомневался, то ли место. Он стоял на Руксетер-роуд, и все пять домов Пятидесятнических Вилл были пронумерованы непрерывно с домами этой длинной улицы.

Захватив защитный шлем и козырек, он направился вдоль Коллингборн-роуд посмотреть, нет ли где-нибудь проезда или прохода в сады Пятидесятнических Вилл, они отделялись от тротуара высокой стеной из желтого кирпича, в которой не было ни ворот, ни даже калитки. Дойдя до перекрестка, он повернул налево на Фонтейн-авеню. Но и здесь вдоль садов тянулся забор, однако в свете уличных фонарей он рассмотрел пять крепких ворот. Фонари стояли на противоположной стороне улицы, за ними вместо домов зеленел Фонтейн-парк. Джон не мог припомнить, когда он был в нем последний раз. Пожалуй, ему было тогда лет десять. Улица оставалась пустынной, только откуда-то издалека донесся шум мотора, а затем стук дверцы. Видимо, кто-то пополнил ряд уже припаркованных вдоль тротуара машин.

Подойдя к первым воротам, Джон толкнул их, но они, как он и опасался, оказались заперты. Следующие — тоже. Вероятно, так будет со всеми. Поскольку он проделал такой путь и добрался сюда, то не уйдет, пока не выяснит, о каком «убежище» говорилось в записке. Оно должно быть где-то рядом. Джон подошел к третьим воротам и подергал за ручку. Что-то щелкнуло, и ворота поддались.

Джон огляделся. Никого. Он проскользнул в сад, прикрыв за собой ворота. Сразу бросилось в глаза, что за садом давно не ухаживали. Скорее это был огромный пустырь с прошлогодними сорняками, разросшимся кустарником и пеньками срубленных деревьев. Плющ буйно оплел уцелевшие. И с этой стороны дома, казалось, тоже были заколочены, что, однако, трудно было разглядеть из-за плюща, затянувшего словно паутиной дверные проемы и окна. Свет уличных фонарей сюда не попадал, тень от забора, оставшегося позади, доходила до самого дома, и все вокруг утонуло в темноте. Ему не следовало бы приходить сюда ночью, или хотя бы фонарик захватил. Но он не ожидал увидеть здесь что-нибудь подобное. А чего же он ждал? Ответа на вопрос не было.

Спускаясь вниз по лестнице к двери, вероятно, единственной незаколоченной во всем блоке домов, он почему-то подумал, что она непременно зеленая, хоть разглядеть настоящий цвет было невозможно. Со страхом он представил, как сейчас откроет дверь, если она окажется еще и не запертой, войдет и увидит комнату, залитую светом, а за круглым — почему именно за круглым? — столом сидят человек двенадцать, и у одного из них в руке пистолет…

С такими нелепыми мыслями он подошел к двери, толкнул ее, и… она со скрипом поддалась. Джон рискнул войти. Его встретила кромешная темнота. Он пошарил рукой по стене, отыскивая выключатель. Поиски увенчались успехом. Джон нажал на выключатель, но свет не загорелся. Все так же темно, как в шахте или могиле. Джон не мог сориентироваться, где находится. Что это? Гостиная, кухня? Сильно пахло плесенью, промозглой сыростью. Он осторожно двинулся по скользкому полу и прежде, чем добрался до противоположной стены, понял, что вся его затея безнадежно провалилась. Без света ему здесь нечего делать, просто передвигаться по комнате и то опасно. Но, так или иначе, он выяснил, что здесь никого нет.