Конечно, я могу вспоминать, смаковать это недолгое счастье, драматично всадив воображаемый нож в сердце и проворачивая его, цедя кровь из раскрытой раны по капле. Сильные чувства хороши для творчества — кто знает, на какие идеи и проекты меня подтолкнёт это состояние, которое я буду поддерживать в себе, тайно надеясь на то, что ситуация изменится, и мы будем вместе.
Но я знаю одно — это все бессмысленно. И спекулировать на своих чувствах к Артуру я не хочу, не хочу делать из них какой-то помпезный повод для инсталляции. Между нами с самого начала все было так искренне и по-настоящему, что не хочется портить послевкусие каким-нибудь позёрством, пусть даже ради искусства.
Пусть мое решение, как он выразился «зарубить нам все будущее» было поспешным, а выводы — противоречивыми, я точно знаю — это правильно. Я не сомневаюсь ни на секунду, несмотря на то, как гадко себя чувствую.
Ничего не изменится, а любая душевная боль не имеет значения. Ничего не изменится, пока семья Артура занимает в моем сознании особенное место. И пусть это поспешные и резкие выводы, которых лучше не делать. В моем случае они абсолютно оправданы.
…Остаток ночи и утро проходят, конечно же, ужасно. Я ещё курю, пытаюсь пить, зависаю в интернете, задумываясь, не запостить ли от душевного отчаяния какик-нибудь символические сториз с намеком на страдание и разбитое сердце. Раз за разом промазывая по клавиатуре, набираю очень странный пост, тэгаю старых друзей и почему-то нескольких заказчиков, нажимаю «отправить» и тут же удаляю. Давняя, возникшая после пары позорных случаев привычка ничего не постить спьяну, заставляет меня убрать эту сомнительную запись, только сейчас способную показаться в меру умной и тонко многозначительной. На трезвую же голову выяснится, что это не символизм, а бред сивой кобылы или, что ещё хуже, традиционная картинка в стиле «Полина напилась и решила, что никто не заметит».
В итоге, засыпаю прямо с телефоном в руке, ненадолго приходя в себя от настойчивого дзиньканья уведомлений. Голова у меня уже раскалывается, ещё до того как я окончательно проснусь — и понимая, что с пробуждением боль только усилится, пытаюсь не выходить из сомнамбулического состояния, отключив звук в телефоне.
Но телефон все дзинькает и дзинькает — и я понимаю, что даже элементарное отключение уведомлений сейчас — трудновыполнимая задача. Умудриться запутаться в настройках собственного гаджета, с которым легко управляюсь одним пальцем — давно такого не было! Либо паленый портвейн оказался слишком ядреным и настоянным не на португальском винограде, а на мексиканских грибах, либо от пережитого стресса организм перевёл меня в режим простейшего функционала, когда не работают ни мозги, ни руки, ни ноги — ничего.
Поэтому я не особо доверяю сознанию, подкидывающему мне странные сториз, в то время как я ковыряюсь в телефоне, пытаясь его отключить: то Эмелька в кафе у Дениса с большой чашкой айс-кофе, над которым витают сердечки и надпись: «Это любовь. И не только к кофе…», то Настя и дизайнер почему-то в аэропорту у стойки регистрации, с хохотом обзывающие друг друга на удачу для хорошего полёта и мягкой посадки по нашей давней традиции. То сам дизайнер с испуганным лицом, подписанным как «Гребаная турбулентность!», то фото каких-то маршруток, ларьков, междугородней трассы и кривого фонаря, у которого он пьёт кофе с хештегом #дерьмовстаканчике.
Кажется, я даже не просыпаюсь толком и проглядываю всё это одним глазом, принимая за полусон. Все равно того, кого бы я хотела сейчас увидеть, инстаграмм мне покажет. Ведь Артур не ведет соцсетей. Понимаю, что нашла ещё один повод обидеться на него, снова от души рыдаю в подушку и засыпаю, уткнувшись в неё как в огромный мягкий пуф, не способный впитать все мои слёзы. Потому что сейчас их слишком много.
Весь день я провожу, не поднимаясь с постели, в странной полуотключке, переходящей только ближе к вечеру в глубокий, похожий на забытие сон. Организм решил пойти ва-банк с двумя возможными исходами — либо я впаду в летаргию и буду спать сто лет, всем назло, либо проснусь после длительного сна, как после реанимациии — не совсем здоровая в плане дел сердечных, но с более-менее адекватными мозгами и сознанием.
Просыпаюсь к следующему утру и не верю своим глазам. Прямо передо мной разворачивается очередная стори из инстаграмма дизайнера. Он стоит над моей кроватью, в его руках — осколки разбитого светильника, лицо напоминает скорбную маску из греческих трагедий, и мне автоматически хочется приделать к нему какой-то нуарный фильтр со стекающими по стеклу печальными каплями.
— Это что, бля, такое? Нет, это что, бля, такое? — сотрясая рукой с остатками светильника, вопрошает он. — Это гибель современного искусства — вот что это такое! И виновата в этом — ты! Чем ты здесь только занималась?! Дверь открыта, шедевры побиты! Позорище!
Еле отрываю голову от подушки и прикасаюсь ладонью ко лбу. Больно, но не так, как вчера. По крайней мере, ощущение раскалённой спицы, протыкающей мне мозг, исчезло — а остальное как-то переживем.