Никогда_не... (СИ)

Стоп, Полина, стоп! Что-то ты не туда свернула. Речь о прошлом, а никак не о настоящем и не о «сейчас».

— Потом вроде ещё кто-то был, нет? — спрашивает у Эмельки Тамара Гордеевна, увлечённая рассказом о сыне.

— Да была ещё одна, Оксана! Не помнишь, что ли, ба? — удивлённо отзывается та. — Но она такая вредная оказалась, с уроками мне не помогала, ещё и жадина. Теть Поль, вот ты мне свою косметику давала, когда мы у тебя гостях были, в классе с подружками мы всегда делимся, и я малым уступаю, вот если Радмилке захочется накраситься. А эта Оксана, — даже имя девушки Эмель произносит въедливо, — всегда кричала, как резаная, если я в ее косметичку лазила. Жалко, что ли…

— Да, Оксана получше была, получше, — подтверждает Тамара Гордеевна и я удивляюсь — о, раз запомнила имя, значит, эта пассия прошла «экзаменовку». — И мы ее одобряли… почти. Красивая девка была, видная, как манекенщица…

— Модель, ба! — тут же поправляет ее Эмелька.

— Да, модель, — соглашается Тамара Гордеевна. — Но капризная — страх! То ей не то и это не это. Не могла принять, что сына работает с утра до ночи. А как ещё мужику по-другому, верно, доча? — переспрашивает она у Наташки, которая, картинно вздыхая, возводит глаза к небу и пожимает плечами, как бы говоря — ну все, мать села на своего любимого конька и завела разговоры об обожаемом сыночке, так что это не закончится никогда.

— Мужик — он хозяин в доме и кормилец, слышишь, Валенька, — обращается Тамара Гордеевна к дизайнеру, который сидит, по-прежнему обиженно пыхтя, и только шумно дышит. По всему видно, что он обжег язык и говорить ему теперь трудно, что не может меня не радовать. То, что я слышу, заставляет меня закипать помимо воли, так что я рада, что Вэл не вмешивается.

Кажется, я все больше и больше понимаю желание Артура отделить себя от семьи любым способом, пусть даже противоречащим логике и здравому смыслу. И дело тут не во временных трудностях и размолвках, как с Наташкой. А во вполне естественном желании остаться собой, просто человеком, в то время как самые родные люди упорно стараются тебя обезличить и поглотить, сделать частью себя. Не самое приятное чувство, даже несмотря на то, что делается это исключительно с любовью и обожанием.

— … ему ж семью надо обеспечивать, что это за мужик такой, у которого женщина ещё и работать должна. И о матери и о сёстрах не забывать. Жён может быть хоть с десяток, а мать и сёстры — одни, на всю жизнь, они поперед всех авторитетов, — с такой же рассудительностью продолжает Тамара Гордеевна. И ничего не меняется в ее голосе и манерах, в ее тёплой, приятной улыбке. Почему тогда мне начинает казаться, что городит она несусветную чушь и ее слова вызывают еле сдерживаемое раздражение?

Опускаю глаза, стараясь успокоиться, отвлечься на завтрак, и беру из своей тарелки свежий вареник, на который заботливая Эмелька уже сбрызнула сметаной. И, несмотря на то, что это моя самая ностальгическая, любимая с детства еда, совсем не чувствую вкуса — ни вишневого сока, который автоматически, не то что Вэл, непривыкший к народной кухне, втягиваю в себя, ни мягкости теста, ничего. Как всегда в моменты, когда внутри у меня что-то переламывается, всё вокруг кажется пресным и бесцветным. Только гнев бьется-шумит внутри пульсирующим сгустком. Гнев, смешанный с горечью разочарования.

Я все ещё не могу перечеркнуть свои мысли и убеждения по поводу семьи Наташки, по поводу дружного клана Никишиных, которые стоят друг за друга стеной, искренне любят, поддерживают, не дают в обиду и… возможности быть собой, быть самому по себе, даже если очень сильно хочется. Не дают уйти, оторваться, чтобы узнать жизнь самостоятельно, а потом вернуться — но по доброй воле.

Что там говорил Артур во время нашего последнего разговора? Семья — это не только обязаловка. Семья — это когда все по желанию, и так, как нравится каждому.

Внезапно мне становится очень стыдно за то, что я наговорила ему тогда, как заняла позицию умудрённой матроны, ещё и тыкала в глаза возрастом, в стиле «Ничего ты, наивный мальчик, не понимаешь». Одно теперь я понимаю абсолютно точно — если кого и можно назвать наивным в сложившейся ситуации, то не его, а меня.

Меня, решившую, что во всем на свете права только на основании своего старшинства и того, что знаю родных Артура на десяток лет дольше.

Дольше — но вот лучше ли?

Никогда не думайте, что знаете кого-то слишком хорошо. Самые удивительные и не всегда приятные сюрпризы часто преподносят те, в ком вы и не думали сомневаться.

— Да приложи, приложи лёд к языку, не бойся, не подавишься! — отвлекает меня от размышлений Наташкин голос. Отгоняя от себя оцепенение, пытаюсь понять, что происходит — и вижу, что Никишины, как всегда, гуртом, лечат дизайнера, который мученически ноет и отталкивает от себя Эмель, подсовывающую ему лоток из морозилки с застывшими в нем кубиками льда.