Никогда_не... (СИ)

— Вот так, Ниночка, да. Да, бери за совет и помни науку матери. Не распускай своих, держи при себе. Пусть и замужние у тебя уже девочки — а все равно, мать не имеет право пускать дитё на авось, на все четыре стороны. Что ж это за мать тогда такая? Вырастила и забыла? Нет, не работает оно так, Ниночка. Не работает. Да. Да. Все верно говоришь — поводочек послабить можно, а вот отпустить насовсем — нельзя. А то они такого натворят. Да, доча. Вот и братец твой — слетел с катушек. Опять, да. В загул ушёл, дома не показывается. Ага. Ага, оно самое. Снова бесится. Ну да ничего. Перебесится. Блядищ каких-то навёл, такое хулиганство с погромом устроили тут… Да. Да, Ниночка. А то! Я все знаю, у меня ж тут знакомые свои, так они мне первым делом с утра позвонили, говорят, совсем подурел ваш Артурка, всю ночь бузил, никому спать не давал — так хоть бы пьянки-гулянки, а то оргии какие-то. Да. Да не знаю, сколько он тут баб навёл, может и одна. Но уж больно гулящая. Сама знаешь, какие тут на районе у него ошиваются. Ещё охомутает его, замуж захочет — ты что, такой мужик золотой попался, ещё и с квартирой. А что он пацан совсем, ему дурь в голову ударила, и пошёл опять буянить, показывать, какой он сам по себе, а она ему так, чисто чтоб досадить родне, пригодилась — так разве ее это волнует? Ей лишь бы жильё, да мужика, да содержание. Особенно здесь, в этих Черемушках. Тут по роже каждый день не бьет — и то за счастье. А то, что этим он матери досадить хочет, ей и невдомек. Ну да пусть думает пока. Пусть. У матери терпения хватит пережить новый Артуркин бздык, не впервой уже. А она покатится отсюда бутылочкой под горочку, как и остальные до неё. Пусть не приживается. Да. Да, Ниночка. И я так думаю. Переселять его надо отсюда, пока не затянуло. А то как уйдёт в блуд — кровь молодая, горячая, — а потом в загулы и в пьянство. Ты не забывай, у меня твой отец под боком. Хоть Артурке и не передалось, а все думаю — вдруг вылезет? Так что спасать брата надо, Ниночка. Да, доча, благодарю. Я и без того знаю, что могу на тебя расчитывать, но сама ж знаешь — поддержка от чужих и постороннему человеку приятна, а уж от своих — так в сто раз лучше. Как мёд мне на душу, — повторяет она, приложив руку к груди и глубоко взволнованно выдыхая.

А я, наоборот, чувствую, что не могу вдохнуть, и все, что мне остаётся — это хватать воздух как рыба, выброшенная на берег, параллельно соображая, что у Тамары Гордеевны здесь, оказывается целая агентурная сеть, которая докладывает ей всю информацию исправно и в срок.

Тут же вспоминаю ее слова во вчерашнем разговоре с Наташкой о том, что с Артуром все в порядке, его видели соседи, и на работе он был — и только сейчас понимаю их полный смысл. Сын пусть и живет отдельно, но все равно под наблюдением у Тамары Гордеевны, и полностью скрыться от ее любящего ока ему так и не удалось. Даже в это в самом дальнем и самом плохом районе. Интересно, знает ли Артур о том, что у матери есть ключи от его квартиры, а еще — глаза и уши повсюду. Ведь городок это маленький, все друг у друга как на ладони.

Быстрее, быстрее бы вырваться отсюда — даже неделя, оставшаяся мне здесь, кажется длинной, как тюремный срок. Даже мысли о том, что, может быть, это слишком быстро для Артура, не возникает у меня в голове. Теперь я хочу скорее убедить его уехать — мне кажется, когда он узнаёт, что его достали и тут, то разозлится так, что бросит все, даже самые важные дела. Их можно решить потом, дистанционно. А не решит — так и черт с ними. Нормальная жизнь и свобода дороже любых материальных потерь.

— Нет, Ниночка, нет. Не застала ее, одна я здесь. Но совсем недавно ушла, блядина эта. На кухне еще от еды запахи не выветрились. Кофеи распивали тут, видно, недавно совсем вышли. Хотя соседка наша полоумная говорит, что девка весь вечер была и сейчас здесь. Говорит, чует ее — она на неё, значит, колдует через стенку. Порчу на кота и на цветы наслала — кот не ест, а цветы усохли, — Тамара Гордеевна смеётся звучным раскатистым смехом, а я, наконец, могу вдохнуть — кажется, она поверила, что я ушла.

Значит, не будет меня искать.

Я не так боюсь возможности встречи с ней — в конце концов, я давно привыкла себя защищать, — как невозможности просчитать ее действия. Я действительно не знаю, что она сделает, обнаружив меня — горько разрыдается от того, что я подстроила ей такую подлянку, начнёт просить оставить ее сына в покое, или возьмёт кухонное полотенце, набросит мне на голову и попытается задушить. А, может, ей даже полотенца не понадобится, и она сделает это голыми руками, с большим удовольствием.