Никогда не угаснет

— Я думаю, Вова, тебе всё ясно. Ты не маленький. Как руководитель живгазеты предупреждаю: если ещё раз подведёшь бригаду — дирижёром шумового оркестра тебе не быть. Ясно? Посмотри на меня.

Черепок исподлобья посмотрел на Симу и пробормотал:

— Ясно. — Помолчав, он добавил: — Подумаешь, мне «очень хорошо» получить — раз плюнуть. Я способный, не то, что она. — И снова кивнул головой в сторону Инки.

Он сел на место. Началось обсуждение программы живгазеты.

Постановили: подготовить коллективный монтаж, несколько пирамид и поставить пьесу «Красные дьяволята». Всей группой пошли провожать Симу. Дальше всех по одной дороге с ней — Инке. Она обрадовалась, когда все разошлись и они остались с Симой вдвоём.

— Ох, Инка, — устало проговорила Сима. — Через два дня у меня экзамен по диамату. Буду сидеть всю ночь напролёт, и завтра всю ночь, а потом уж отосплюсь.

Инка внимательно смотрит на девушку и только теперь замечает, как впали у неё щёки и усталость синевой залегла под глазами. Волна горячей любви к Симе охватывает девочку. Как она хочет быть похожей на Симу! Работать на заводе и учиться на рабфаке! Как хочет сидеть одну-другую ночь напролёт, учить диамат, а потом отоспаться…

…А вот и Ново-Жилянская улица, деревянный, покосившийся домик. Окна приходятся почти вровень с землёй. За домом течёт узкая мутная речонка Лыбедь.

— Знаешь что. Инка? — сказала Сима. — Я должна взять дома книжку и отнести её в библиотеку. Если хочешь — зайдём ко мне на минутку, а потом я тебя почти до дома провожу.

Вся Симина семья в сборе. Мама, старенькая бабушка и две сестрички сидят за столом и обедают.

— Симочка пришла! — в один голос восклицают девочки. Инка оглядывает комнату. Бедно, даже убого, но чистота необычайная, нигде ни пылинки, на окнах белоснежные марлевые занавески. И вдруг удивлённый взгляд девочки останавливается на иконе, висящей в углу, над кроватью.

— Это мамина половина комнаты, — перехватив её взгляд, объяснила Сима, — а вот мой кабинет.

В Симином «кабинете» стоит кухонный столик, покрытый чистой газетой, на нём аккуратной стопкой лежат книги, а на стенке висит портрет Карла Маркса. Карл Маркс смотрит на Николая-чудотворца, а Николай-чудотворец на Карла Маркса.

Однажды, — это было несколько лет тому назад, вскоре после того, как Сима поступила на завод и её избрали в бюро цехячейки, — она пришла домой. Поставила в угол табуретку, сняла икону и хотела было отнести её на чердак. Но в это время вошла Матрёна Ивановна — Симина мать. Она ничего не сказала дочери, но в глазах матери девушка прочитала такое страдание, что у неё не хватило решимости довести дело до конца. Она снова стала на табуретку и повесила икону на место.

— Я не могла маме такое горе причинить. Понимаешь, Инка, — тихо сказала Сима, когда они вышли из дому.

— И вот косы… Косы мне мама тоже не разрешает снять… не хочу её огорчать…

Помолчав, Сима спросила:

— А ты почему «неуд» получила?

— Я всё знала, — вспыхнула Инка, — и пример был лёгкий. Но, понимаешь, я думала совсем о другом. Рассказать?

И девочка подробно, не упуская ни одной мелочи, рассказала о встрече с беспризорником.

Сима внимательно слушала.

— Ты ещё с ним встретишься, вот увидишь! Только смотри, держи портфель покрепче, — сказала она Инке на прощанье.

Инка пошла по Жилянской к своему дому. На всех углах горели костры из опавших листьев. Голубой, горьковатый дым окутывал улицы, дома, людей. Девочка прищурила глаза, и люди казались ей необыкновенно красивыми — у них голубые глаза, голубые лица, голубые волосы. Инка думала обо всём сразу: о «неуде» по математике, о Симе и о хлопце в рваной матросской тельняшке. И вдруг Инка вспомнила, что не рассказала Симе о том, что глаза у беспризорника синие-синие, хорошие глаза.

«Пускай холодною землёй засыпан я»

Ксения Леонидовна вошла в комнату, торопливо разделась и сразу же увидела записку, лежащую на рояле.

«Мамуля! Я задержусь», — щуря глаза, читала она неровные строчки. «Приду поздно вечером. У нас репетиция живгазеты, а потом мы идём в детдом, к своим подшефным. Ты не беспокойся, я съела два бутерброда и два пончика. Целую. Инка».

У Ксении Леонидовны устало опустились руки. Машинально сложив записку, она медленно подошла к шкафу, достала потрёпанный саквояжик и задумалась. Что делать? До отхода поезда час. Неужели она уедет, не повидав Инку? Не обнимет её на прощанье, не утешит? Ведь девочке придётся целый месяц жить одной, и в праздники она будет без матери. Как обидно, неудачно всё сложилось! О предстоящей командировке Ксения Леонидовна узнала только сегодня и поэтому не успела ни предупредить дочку, ни подготовиться к поездке. Нужно было накупить продуктов на месяц, чтоб Инке не бегать по магазинам, купить ей ботинки (старые совсем износились), починить примус и сделать ещё множество мелких, но важных дел. И всего этого она сделать не успела. А часовая стрелка между тем незаметно подвигается.