Воровато оглядываясь, киваю ей в знак благодарности, снова собираю волосы и перекидываю набок, чтобы закрыть часть шеи, которую нельзя показывать. Да что ж они такие здесь все нервные, параллельно думаю я, понимая, что среди моих друзей при обнаружении каких-то специфических следов негласно принято делать вид, что ничего не замечаешь. Каждый сходит с ума по-своему, резонно решили мы когда-то, и старательно обходили вниманием сферы, куда было не принято лезть без приглашения. Еле сдерживая нервный смех, вспоминаю, как мы с Настей вечно отводили глаза и изображали, что ничего не видим, в то время как наш дорогой дизайнер, известный завсегдатай БДСМ-клубов, щеголял перед нами то с красными следами от наручников на запястьях, то со стертыми коленками, проглядывавшими сквозь вырезы джинсов, то с непонятными чокерами, напоминавшими орудия пыток. Поговаривали, что его прекрасная женщина-домина обожала, когда на вечеринки он сопровождал ее в специальном костюме, на цепи, за которую она водила его по клубу, ослабляя ее или закручивая по своему желанию. И как бы ни относились мы к этому явлению — если нашему другу нравилось бегать в ошейнике раба, мы принимали его со всеми его вкусами и желаниями. Лишь бы нас не заставлял их удовлетворять и работу свою в совместных проектах хорошо делал. И был счастлив вместе со своими доминантками.
Подходим с Эмелькой к лавочке и садимая рядом с Наташкой — она слева, я справа.
— Что, вышла, доча? Выспалась?
— Я не спала, — немного напряжённо говорит Эмель. — Мам, похороны вроде завтра, но я не пойду. И не надо меня заставлять. Не хочу я все это видеть и мне все равно, кто что скажет! — словно предупреждая возможные возражения матери, быстро говорит она. — Хватит с меня и того, что я уже… увидела.
— Да что ж я… Против, что ли? — несмотря на то, что Наташка отчитала меня как школьницу, вижу, что мою линию поведения, она всё-таки приняла и не спорит с Эмель. — Кто я такая, чтоб тебя заставлять. Кому легче горе в одиночку переживать, а кому гуртом. Все ж мы разные, да, Поль? — сморит она на меня в поисках поддержки и я, стараясь подавить легкий осадок от такой быстрой смены настроений, согласно киваю. Все-таки, о чем бы мы с ней ни спорили, главное сейчас не кто прав, а спокойствие Эмель.
— Слушайте, — вовремя вспоминаю о том, что хотела затащить их в кофейню Дениса, где можно было бы развеяться и отдохнуть. — А, может, всё-таки сходим на кофе? Там на самом деле здорово! Чур я угощаю! — предупреждаю возмущения Наташки о том, что все втридорога в этих ресторанах.
Хотя, подозреваю, вопрос здесь совсем не в деньгах, а просто в нелюбви к подобным посиделкам. Не понимая всех тонкостей и негласных традиций в этих заведениях, она чувствует себя неуверенно в незнакомом для неё мире. А чувствовать себя неуверенно Наташка ох как не любит.
Эмель тут же отзывается активным согласием, Наташка, глядя на неё с кислым видом, одним взглядом транслирует мне мысль — видишь, ей даже время больше нравится, как ты, проводить, нет, чтоб с матерью в парке посидеть, пожалеть и посочувствовать. Дочка все же!
В итоге, после нескольких минут препирательств, она начинает собираться домой, сопровождая сборы бурными вздохами.
— Идите, идите посидите. Я ж вижу — вам этого хочется. Кто я такая, чтобы возражать?
— Ну ма-ам, — тянет Эмелька, чувствуя себя виноватой. — Так и ты давай с нами. Что тут такого? Третья Поля нас давно на кофе зовёт, а ты все отказываешься и отказываешься. Никто там тебя не укусит, — безошибочно чувствуя страх Наташки перед местами, где она не хозяйка, сама того не желая, она бьет мать по больному месту.
— Ты бы язык прикусила, больно умная стала! — резко обрывает ее Наташка, после чего, сбавив обороты, добавляет: — Нет, девочки, идите, я вас не держу. Правда. Там более, одну глотку легче прокормить, чем две. Не хочу, Поль, быть тебе в нагрузку.
Снова чувствую досаду из-за того, что она пытается подэкономить на моих деньгах против моего желания, превращая легкое и приятное желание в какую-то муторную обязаловку, сравнимую с подвигом, который хотят облегчить. Все-таки, когда Наталья сама без настроения, она легко и просто может отравить его тем, кто рядом.
Поэтому, прекращаю ее уговаривать и прощаюсь, отправляя домой. На лице подруги застывает обиженное выражение, как будто я оказалась предательницей, но мне уже все равно. Ее игры за последние два дня мне порядком поднадоели. Увидимся лучше завтра, в гостях, когда Наташку, может быть, попустит.
— Ф-фух! — вторит моим соображениям Эмель, как только Наташка, скорбно вздёрнув подбородок, уплывает от нас величавой походкой. — Теть Поль, это кошмар какой-то. Надо с ней что-то делать.
— С мамой? — уточняю я, разворачиваясь, и вместе с ней направляясь в сторону кофейни, до которой отсюда минут десять ходом.