— Хорошо, — девчушка недовольно сопит, но спрыгивает с лошади быстро и ловко, и одно это выдаёт то, что она здесь далеко не первый раз. — Хорошо тебе, ты с Лямочкой целый день! Я тоже так хочу! Не только, когда ездить можно! — снимая с головы защитный шлем и отдав его Марине, продолжает причитать она.
— Так против это я ж ничего не имею, — Марина, уловив мой заинтересованный взгляд, открыто и легко улыбается в ответ, и я чувствую все возрастающую симпатию к ней — худенькая, поджарая, одетая в простую выцветшую футболку и легкие холщовые шорты, она внушает доверие едва ли не с первого взгляда. Не удивительно, что именно она следит за гостями и, как я думаю, обучает их азам езды. — Приходи сегодня после вечери, почистим вместе Ляму, еще и покормим.
— А можно? — вскидывается Даша и ее глаза начинают блестеть, как будто ей пообещали самый лучший в мире подарок.
— Так чего ж нельзя? Приходи! Мне пара хороших рук не помешает, а ты любишь Лямочку, вот и поухаживаешь за ней. И она тебя знает, обрадуется, что подружка к ней пришла.
— Хорошо! — звонко выкрикивает Даша и, подбирая штанины белоснежных бриджей, устремляется к одной из беседок, крича на ходу: — Мама! Ма! Я еще вечером к лошадкам прийду! Я попросила! Мне разрешили!
— Сколько счастья. Попробуй откажи такой любительнице лошадей, — не могу не откомментировать я, проходя сквозь открытое ограждение манежа и продолжая коситься на Ляму, которая шумно фырчит, потряхивает головой и смотрит на меня одним глазом из-под длинной русой гривы. От неё исходит тепло и физически ощутимая энергетика какого большого и разумного существа. Интересное чувство — как будто встретился с представителем другой цивилизации, каким-то инопланетным существом, явно не глупее тебя. А, может, и умнее, кто знает.
— Ох, не говорите, — вздыхает Марина, заботливо похлопывая лошадь по холке, после чего берет ее под уздцы, и мы вместе выходим из манежа, направляясь к ближайшей конюшне. — Так бы и сидела тут с утра до вечера. Шебутная она, Дашка. Кто б подумал, что раньше еле говорила, заикалась страшно. А то и вообще — молчала, как воды в рот набрала. Я сразу, как учиться ездить с ней начали, думала, шо она — немая.
— Не может быть! — не могу сдержать удивления я в то время как резвая болтовая Дашки и ее громкий голос продолжают доноситься со стороны одной из беседок. — Прямо не верится, девчонка — прирожденная болтушка. И это все лошади?
— А то… — Марина довольно кивает, убирая с глаз светлые, коротко подстриженные волосы. — Наша Ляма — она необычная. Лучше всех докторов лечит. Как будто все тяжёлое, все плохое от людей на себя берет. Любой сглаз, переляк и другие проблемы всякие. Поэтому так и бережём ее. Она не старая еще, но работает у нас больше всех. Нарасхват прямо наша Лямочка. Все хотят на ней покататься, — охотно делится Марина, а я стараюсь не обращать внимание на то, что причиной заикания она абсолютно серьезно считает сглаз или порчу.
Тут же в памяти всплывают слова Артура о том, что здесь каждый то ли верит во что-то сверхъестественное, то ли сам этим занимается.
Словно чувствуя, что я вспоминаю о нем, он неожиданно показывается из дверей соседней конюшни, побольше той, куда мы с Мариной ведём Ляму. И, отвлекаясь, я больше не могу вернуться к разговору, хоть бы о каких чудесах мне тут ни рассказывали.
И Артур, и его помощник, вышедший следом, не стесняются подставлять тело солнцу, как будто на расстоянии услышав мою мысль о том, что в такую жару чем меньше одежды, тем лучше. Но, если в долю секунды окинув парнишку-напарника взглядом, я отмечаю неплохую фрактуру, понимая, что он хорошо будет смотреться в кадре, как и многие из местных — загорелые, развитые, закаленные зноем и ветрами, то с Артуром этот трюк не работает. Мой взгляд словно приклеивается к нему, и это тоже что-то из разряда чуда. Остановившись, я просто не могу отвести глаз, хоть бы сколько людей на меня ни смотрело, и какие бы подозрения это ни вызывало.
Он одет только в старые потертые джинсы, на которые сменил дорожную одежду, в руках держит ведро, наполненное мыльной водой, а его напарник тащит щетки и другие хитроумные приспособления. Солнце успело чуть прихватить его плечи, волосы, влажные то ли после купания, то ли после активной работы, спадают на глаза и я чувствую, как у меня начинает щекотать под ложечкой, а во рту пересыхает от волнения.
Круто. Вот прямо очень круто. Я вообще не контролирую свои реакции, а нам здесь куковать еще целые сутки, не считая сегодняшних. И как теперь мне тут жить, ходить и не выдать себя, не сболтнуть чего-то лишнего, если… все время будет так.
Я не знаю, что с этим делать. И только сейчас понимаю, что раньше надо был думать, но как обычно, этим не озаботился никто из нас.