— Дед тогда уезжал по делам, а мы с пацанами решили на спор Руслана объездить, — теперь уже Артур обьясняет ситуацию. — Нам строго-настрого запретили к нему подходить — но кто ж послушается. Так, наоборот, только интереснее. А он очень молодой ещё был, дикий, кровь так и играет. Скидывал нас легко, прям играючи. Я уже не помню, сколько раз падал — даже, когда понял, что держусь, уже ничего не видел и не слышал, вся спина отбитая была. Говорю же, дурак. Сейчас бы сам не знаю… может, и не полез бы. Но тогда мне этого коня не отдали б ни за что. Значит, так и должно быть.
— Ага-ага, ты лучше расскажи, как дед Гордей потом вернулся и всем так всыпал! Аж об молодого хозяина хотел табуретку сломать — но передумал, ты говорит, и так травмированный, может, у тебя там с мозгами сотрясение, а я только добью. Кому тогда я здесь все оставлю?
— Да, было дело, — смеясь с Мариной в один голос, подтверждает Артур. — Пять лет уже прошло, Полин. Маринка тогда поменьше была, спряталась под столом в веранде — всю ночь найти не могли. Думали, сбежала с хутора, потерялась или цыгане украли.
— Да! А я всю ночь сидела, заползла за коробки в углу — и никто не нашёл! — Марина еще громче заливается звонким смехом. — Вылезаю с утра, а мамка плачет, Олянка плачет. А потом как увидели меня — как накинулись!
— Что, тоже с табуретками? — не могу сказать, что мне так уж смешно от местных привычек.
— Не, за волосы потаскали и все. Радовались же, что я живая и в попрошайки не пойду.
— А-а-а… — многозначительно тяну я.
— Олянка тогда мне раз была и сказала — ну ты вычудила, посильней меня. Так что хоть раз, но я ее уделала.
Только негромкое ржание Лямы возвращает нас в настоящее и прерывает оживлённую беседу. Кажется, мы даже не заметили, как увлеклись разговором, остановившись между двумя конюшнями, пока жизнь вокруг продолжает бурлить шумным круговоротом.
— Так, ладно тебе, Артурку, — по-доброму машет на него рукой Марина. — После вечери еще повспоминаем. Ты прям сегодня как росой умытый — довольный, балачки травишь, шо случилось?
— Да ничего, — беспечно отмахивается Артур. — Соскучился просто. Я давно так не приезжал, чтобы вечером назад не надо было ехать. Хочу хорошо отдохнуть, как раньше. Потом у меня куча дел будет. Не скоро вернусь.
— Ой, все вы, городские, какие-то заполошные с вашими делами. Ну вас от это! Все, мы с Лямой вечерять, почешу ее сейчас, пусть расслабится чуть. А потом, где-то через час-полтора, твоего друга покатаем. Не раньше! Ну шо, Полина, ты с нами, к Ляме?
— Не-а, она со мной, к Руслану, — Артур берет меня за руку и тянет за собой, а я, воровато оглядываясь, все думаю, насколько позволительным здесь считается такой жест. Главное, Гордея Архиповича нет, а остальным до этого, может, и нет дела.
Наверное. Я так думаю.
И только оказавшись в полумраке конюшни, понимаю, что попала туда, где до этого никогда не была.
Здесь очень странно пахнет — вот первая мысль, которая возникает у меня. После яркого солнечного света глаза не сразу привыкают к тени — поэтому ориентируюсь на прохладу, на движения, на присутствие здесь других живых существ, на тёплую ладонь Артура, которую не спешу отпускать, и на тот самый запах — странный, плотный, но не резкий, не отталкивающий. Вдыхаю еще глубже и ловлю оттенки масляной краски, кирпича, дерева, из которых сделаны стойла, сена, опилок, какого-то еще неясного раствора, но главное — запах диких животных, хоть какими бы объезженными и своими они не считались. Наверное, так пахнут свобода и ветер. И ещё немного опасность. И безрассудство. И страсть.
— А где остальные? — негромко спрашиваю я. Говорить здесь во весь голос почему-то не хочется. Хоть я и не вижу, что творится внутри вольеров, но понимаю, что коней здесь немного, конюшня почти пуста.
— Поехали на выгул, на леваду. Хочешь, тоже с тобой съездим? — в тон мне отвечает Артур, и чувствую его руки на своих плечах.
Пользуясь полумраком и тем, что здесь никого нет, прижимаюсь к нему спиной, стараясь взять из этой секунды как можно больше — ведь пока мы в поместье, то не принадлежим себе, мы должны считаться с правилами… но не сейчас. Не это короткое быстрое мгновение. Только не надо пытаться его продлить, Полина, не надо! Не закидывай голову назад, ему на плечо, не закрывай глаза, не дыши так глубоко, чувствуя как кожа начинает покалывать, а мелкие волоски на руках встают дыбом. Это прямо-таки животное волнение, иррациональное, глубокое, до ломоты в затылке. Здесь все не так, как я привыкла, слишком по-другому, слишком выбивающееся из привычной реальности, и…
— Так вот ты где! Конечно же, возле своего Русланчика! Надо было сразу сюда идти!
Такое бывает только, когда засыпаешь, и, не перешагнув границу между сном и явью, вдруг спотыкаешься в своём видении — и подпрыгиваешь на кровати, как ужаленный.