Никогда_не...

Мне действительно хочется, чтобы все в этом мире были счастливы — я до сих пор чувствую себя, как будто пьяная. А ещё хочется обниматься с Наташкой, и чтобы она перестала плакать.

— Ох, три месяца, Полик… Все что угодно может и за неделю случиться… Как я без него? А Алуничка? Совсем забудет отца…

— Не забудет, Наташ. Может просто отвыкнуть немного, но потом быстро вспомнит. Это же не на три года. Родная кровь — она такая. Всегда даст о себе знать.

Наташка слушает меня недоверчиво, а потом обнимает и вновь рыдает на плече. Я искренне ее жалею. Все любящие сердца должны быть вместе и никогда не расставаться — сейчас я в этом свято уверена. Это похоже на падеж в подростковую юность — мои, отсвечивающие сказочной наивностью желания, рыдающая Наташка и вновь покидающая ее любовь всей жизни.

И если бы не Эмель, сидящая напротив нас на мягком бескаркасном пуфе и меланхолично тычущая наманикюренным пальчиком в мобильный, я бы и впрямь поверила, что время повернуло вспять. Остальных дочерей Наташка с собой не взяла, настроение не то. Да и сама сниматься не хочет, съемку ждёт только старшая, чтобы найти себе, как она сказала, «офигенного пацана».

Я прекрасно её понимаю, сама в шестнадцать волновалась об этом же. Вот только не думаю, что у Эмель имеются проблемы с мальчиками и без моих фото. Из всех Никишиных она обладает, кажется, самой яркой внешностью — на сочность и выразительность черт, характерных для ее семьи, накладывается ещё и восточная экзотика. Чёрные жгучие глаза, которые мимо воли представляешь оттенёнными чадрой, пухлые, вызывающе чувственные губы, и роскошная грива смоляных волос — не ровных и блестящих, словно крыло ворона, как у матери, а вьющихся тугими пружинками, почти достигающих пояса. Настоящая восточная принцесса.

Мне хочется кричать от радости и благодарить Наташку за то, что привела мне такую модель. Я совсем не ожидала найти ещё одно интересное лицо, настроившись на самую попсовую картину в стиле «Я и моя мама миленько сидим». Кто же знал, что меня снова ждёт сюрприз, когда настраиваешься на какую-то банальщину, а находишь настоящий бриллиант. Уже второй подобный сюрприз за день. Бывает же такое…

Я ещё не продумывала идею и тему съёмки — понимание того, что хочу видеть в портрете, нередко приходит ко мне, когда уже выставлен свет. Главное — это человек. Для работы мне принципиально важно, чтобы модель меня раскачивала, волновала. Это может быть как яркая красота, так и вызывающая неправильность, вспоминая съёмку актеров нелегального цирка, из которого мы едва ноги унесли, думаю я.

Я уже знаю, как работать с Эмель.

Ей не пойдёт ни утонченная эстетика, ни сглаженный, расфокусированный свет. Только резкая контрастность, только вызывающе близкие планы. И никакой ретуши. Чтобы была видна каждая пора ее молодой кожи, каждая ресница, даже темные точки на переносице — следы выщипанных волосков. Вот же глупость какая, раздраженно думаю я, фокусируя взгляд на следах этого преступления. Эмель борется со слишком густыми бровями, старается затереть свою изюминку вместо того, чтобы подчеркивать и выделять её. Но ничего. Даже эту черту, предательски указывающую на её неглянцевость, я выделю и сделаю ярче, чтобы стало ясно — не может быть ничего лучше природной, нарушающей все прилизанные каноны, красоты.

— Теть Поль? А можно ваше платье? — говорит Эмель, устав делать селфи, которые она все равно никуда не выложит — до нашей съемки я запрещаю ей сливать в интернет любые фото, пусть даже самодельные. Мне нужно, чтобы она ни с кем не общалась, не отвечала на лайки и была чуть взволнована, чуть на нерве, без возможности рассеять напряжение в сеть. И никаких бекстейджей.

— Бери, какое на тебя смотрит. Вон они все на раме висят, рядом с Антошкой. Главное, чтобы по размеру тебе село и не было велико.

Эмель смеётся. Первый, с кем мы ее познакомили и с кем она запилила селфи в телефон, был козел Антон, которого она снимала и так и эдак, всё мечтая выложить в сториз.

— Не будет! — радостно кричит Эмелька, выбирая мое самое короткое красное платье с откровенным декольте, и убегает по лестнице в ванную. Там ее ждёт неприлично больше зеркало и ограждённая от наших с Наташкой разговоров территория. Глядя на неё со спины, понимаю, что платье ей и вправду пойдёт — фигура у неё хорошо развита, никакой подростковой угловатости. Как и все в этой семье, она выглядит старше своих лет, минуя этап превращения из гадкого утёнка в лебедя.

Вместе с платьем она захватывает блестящий рюкзачок, в котором хранит косметику. Ага, ясно. Будет делать макияж. Ну, ничего, пусть делает. Все равно я потом начисто сотру это с нее. А, может, и не начисто, может оставлю следы и разводы, посмотрим, что скажет камера.

— Теть Поль, все хорошо село! Все как на меня! — раздаётся из ванной ее голос, и Наташка, утерев слезы, вместе со мной готовится встретить Эмель в ее лучшем виде. Вернее, в том, который она считает для себя лучшим. Уверена, что мое видение будет совсем другим. Но для начала посмотрю, как она воспринимает себя, какой образ примерит.