Николай Алексеевич Островский

Сценарий[102] отнял у Островского уйму сил и времени. Но и в месяцы этой напряженной работы он не переставал накапливать материал для новых глав романа «Рожденные бурей», в его комнате не замирал «стремительный человеческий конвейер», не прекращалась борьба с «внутренними мятежами» предавшего его тела.

Ему читали присланные из Москвы документы гражданской войны, исторические мемуары, переводную польскую художественную литературу. С особой папке, озаглавленной «План», хранились аккуратно сброшированные тетрадки: «Предательская роль ППС в польско-советской войне», «Материалы по книге Рене Мартена «Франция и Польша», «Материалы по Красной книге».

У его постели побывали новые люди; для каждого находилось приветливое дружеское слово, с каждым говорил о близком, родном. Приходили писатели А. Корнейчук, А. Караваева, Н. Рыбак, М. Светлов, Н. Огнев, М. Голодный, В. Герасимова.

Каждый день приносил теперь ему радость. В июле вышло второе украинское издание тиражом в 30 тысяч экземпляров. Спрос на книгу растет, и «Молодая гвардия» выпускает ее уже тиражом в 100 тысяч. «Как закалялась сталь» появилась в издании «Роман-газеты». Роман издают в Ростове и Краснодаре. Журнал «Интернациональная литература» печатает его на французском, английском и немецком языках.

Только бы не подвело здоровье! Но в августе 1935 года болезнь снова пошла в наступление.

«Предатель-здоровье вновь изменило мне, — писал Островский А. Караваевой 2 августа. — Я неожиданно скатился к угрожающей черте… Полный месяц врачи пытаются приостановить это падение, вливая в меня внушительное количество разных лекарственных жидкостей. Но отступление пока продолжается. Я с грустью вспоминаю о том, что еще недавно я мог работать по 15 часов в сутки. А сейчас с трудом нахожу силы лишь на три часа… Тысячи писем[103], полученных мной со всех концов Союза, зовут меня в наступление, а я занят ликвидацией внутреннего мятежа».

Собрался консилиум. Врачи снова предложили ему поберечь себя и на некоторое время оставить литературную работу. Островский запротестовал. Один из врачей, участвовавших в консилиуме, приводит слова больного:

— Знаю, что я недолговечен, во мне тлеет пожар, который всей силой своей воли я подавляю, и временно мне это удается. Необходимо использовать данную мне природой передышку, чтобы успеть отдать народу все, что я еще смогу создать. Времени у меня осталось немного, еще один грипп, и тлеющий пожар вспыхнет и спалит меня. Я должен торопиться[104].

В цитированном уже письме к А. Караваевой Островский писал: «Несмотря на всю опасность, я, конечно, не погибну и на этот раз, хотя бы уже потому, что я не выполнил данное мне партией задание».

В «задание» входило: написать после сценария «Как закалялась сталь» три части романа «Рожденные бурей» {«и не просто написать, а вложить в эту книгу огонь своего сердца»); книгу о счастье Павки Корчагина («непременно»), книгу для детей «Детство Павки» («должен написать»); книгу о Семене Михайловиче Буденном (об этом есть упоминание в воспоминаниях М. Заца) и еще сборник юмористических рассказов (о нем Островский говорил автору данной книги)[105].

Из всего этого строился «минимум» его жизни — его пятилетка.

«— Ты улыбаешься? — писал он А. Караваевой. — Но иначе не может быть. Врачи тоже улыбаются растерянно и недоумевающе. И все же долг прежде всего. Потому я — за пятилетку как минимум».

Островский просил А. Караваеву обратиться от его имени к критикам и призывал «открыть большевистский обстрел» первых пяти глав его романа. Он предупредил, что ждет суровых слов: «Мне можно и нужно говорить все, лишь бы это было правдой».

Всеми мыслями своими он обращен в завтрашний день. «Я достиг наибольшего счастья, какого может достигнуть человек, — пишет Островский 15 сентября. — Ведь я, вопреки огромным физическим страданиям, не покидающим меня ни на одни миг, просыпаюсь радостным, счастливым, работаю весь день в ночи, закрывшей мне глаза. Яркими цветами солнца сверкает вокруг меня жизнь». И он, влюбленный в солнечную советскую жизнь, считал себя неоплатным должником перед нею.

Если бы не новые, ожесточенные приступы болезни, он бы счел себя вознагражденным сверх меры.

Первого октября 1935 года днем его навестили брат и сестра Ленина — Мария Ильинична и Дмитрий Ильич Ульяновы. Встреча с ними оставила глубокий и светлый след в душе Островского. Уходя, Мария Ильинична сказала:

— Работайте спокойно. Партия помнит и постоянно заботится о вас.

А поздно вечером в комнате раздался телефонный звонок. Просили лично Островского. Екатерина Алексеевна поднесла к его уху трубку.

— Да, это квартира Островского. Откуда говорят? Из редакции «Сочинская правда»?

Наступила пауза. В трубке звучал чей-то голос.

«Лицо Николая Алексеевича изменилось от непередаваемого выражения радости и изумления, — пишет очевидец М. К. Павловский. — Он на минуту отнял трубку от уха.