Николай Алексеевич Островский

Иным, чем в романе, должен был появиться на экране и Артем. Уже не машинист Политовский, а именно он, Артем, принимает твердое решение расправиться с часовым и пустить под откос эшелон со снарядами, предназначенными для петлюровцев.

По решению подпольной шепетовской партийной организации Корчагин и Жаркий переходят фронт и попадают к Боженко.

— Воевать хотите?

— Обязательно! — в один голос отвечают оба.

В романе есть такой эпизод:

Красные освобождают Житомир. Тысячи политзаключенных, брошенных в тюрьму петлюровцами, спасены благодаря этому от неминуемой смерти. Когда Корчагин ворвался в тюрьму и распахнул широкую дверь камеры, «какая-то женщина с влажными от слез глазами бросилась к Павлу и, обняв, словно родного, зарыдала…»

В романе не названа эта женщина.

В сценарии же досказано: «Когда женщина подняла голову, Павел увидел, что это была Рита».

Таких новых сюжетных поворотов в сценарии много. Рита, а не Самуил Лехер рассказывает Корчагину о том, как повесили в тюремном дворе их товарищей. И среди них был Сережа Брузжак…

Секретарь комсомольской организации железнодорожных мастерских — Жаркий, а не Цветаев, вместо Костьки Фидина — некто «Рябой», уголовный тип, связанный с троцкистами. Начальник строительства узкоколейки — старик Брузжак. Узкоколейке отведено в сценарии большое место. Когда бандиты тяжело ранят Брузжака, начальником вместо него остается Корчагин.

Есть эпизоды, которые читаются, как новые, неизвестные нам страницы любимой книги.

Рита звонит по телефону Корчагину и просит его немедленно приехать на собрание, где выступает троцкистский выродок Туфта. Она говорит:

— Они выставляют Туфту героем узкоколейки. Туфту, которого мы выгнали из губкома. Ты знаешь Туфту, рабочие тебя знают, я посылаю за тобой машину.

Про это услышал «Рябой». Он спешит «встретить» Корчагина.

«Несется на полном газе машина. Проваливается на ухабах.

Швыряет в машине во все стороны едущего на помощь Рите Корчагина.

Далеко-далеко виднеются заводские здания.

Едет Павел, выжимает шофер из машины все, что можно. Вдруг в тишине гул лопающихся камер.

Машину занесло, опрокинуло, выбросило шофера. Корчагина придавило машиной.

В покрышках перевернутой машины шляпки гвоздей.

Ослепительно белые стены больницы, тихие стоны в коридоре. Закрыты двери операционной.

В приемной Рита и Жаркий. Они ждут. Двери операционной закрыты.

Не сводит глаз с дверей Рита.

Медленно раскрываются двери, из операционной выкатывают лежащего на носилках Павла, уводят за поворот коридора.

Рита бросается в операционную. Ее пытается задержать санитарка, но напрасно.

Профессор мыл руки. Вода темнела, сбегая в умывальник.

К профессору взволнованно подошла Рита.

— Профессор!

Хирург повернулся. Перед ним подергивающееся от волнения девичье лицо.

— Профессор, что с Павкой?

— Пока все благополучно, — умывая руки, ответил профессор.

Рита не верит, она со страхом смотрит, как сбегает с рук профессора темнеющая вода в умывальник. Она просит:

— Профессор, вы мне должны сказать все… Это мой самый любимый, самый близкий… Это мой муж…

Слезы чувствуются в голосе Риты.

Профессор с сожалением взглянул на нее, отряхнул руки и решился:

— Мне вас очень жаль, деточка, но вы должны знать все.

Профессор, вытирая руки, говорит:

— Автомобильная катастрофа сама по себе, но у него контузия позвоночника, ревматизм, нажитый на узкоколейке, и тиф… он дал осложнения…

Профессор замялся. У него нехватает решимости сказать все. Рита с каждым словом профессора все более овладевает собой.

— Договаривайте, профессор… — говорит она.

И профессор, видя мужественное лицо Риты, требующей от него правды, договорил:

— Мне вас очень жаль. Он обречен на неподвижность.

И поспешно ушел, пряча глаза от Риты.

В глазах ее такая мука, что, кажется, вот-вот она упадет.

Нетвердо сделала Рита шаг, другой. С каждым шагом ее походка становится тверже».

Всего этого нет в романе. И в то же время страницы эти очень органичны, потому что в них жив дух «Как закалялась сталь». Островский жаловался на то, что проклятая болезнь «надавила на последние главы» и не дала ему возможность закончить книгу так, как ему хотелось. Вполне вероятно, что в сценарии ему удалось досказать много из недосказанного. Именно так относишься к полной драматизма сцене разговора Павла и Риты в тот момент, когда Корчагин почувствовал, что он ослеп.

«Павел смотрит на Риту. Смотрит нежно на свою подругу.

Но почему лицо ее подернулось дымчатой сеткой в его глазах? Он моргнул, чтобы прогнать эту досадную пелену, ему казалось, что это оттого, что его глаза устали, и он закрыл их.

Тихо-тихо звучит песня.

Павел открыл глаза, но пелена не уходит, она становится все гуще и гуще, лицо Риты расплывается.

Он силится его увидеть таким, каким он его видел всегда. Но оно другое, какое-то далекое и расплывчатое.

И если память на мгновение восстанавливает родные черты, то глаза говорят ему другое.

Павел понял — последний раз видит он лицо Риты.

Он до крови закусил губу, чтобы подавить вопль, и, овладев собой, почти спокойно сказал:

— Нагни, Рита, голову, сюда… к руке.

Рита с недоумением взглянула на Павла.