Николай Бенуа возвращается со швейцарскими шоколадками, которые высыпает на стол.
«Дорогой Сильвера, театр состоит из иллюзий, и ничего больше. Публика хочет, чтобы ее удивляли и заставляли переживать. Я — за спектакль, который остается спектаклем. И потом, музыка должна всегда исполняться, а не насиловаться несвойственными ей вещами. Если есть желание, чтобы публика возвращалась, необходимо делать акцент на техническом мастерстве, на богатстве воображения. На сцене всё иллюзия, даже музыка, и нужно играть в эту иллюзию».
Я рассказал ему, что, когда был ребенком, более всего в голове у меня оставалась наука. Помню в Ла Скала «перспективу галереи» в «Анне Болейн». И Николай рассказывает мне трюки, которые сегодня никто бы уже не повторил. Море, которое открывается в «Моисее» Россини, пожары, которые, кажется, уничтожат всё в последнем акте «Дон Жуана» Моцарта, снежная лавина в «Валли» Каталани. Потом он мрачнеет: «Представь, что они продолжают уничтожать старые сцены, смывают декорации, чтобы заменить их на суррогат. История — это история излишеств, но видимо, так и должно быть. Должны остаться только воспоминания».
Потом я спрашиваю его о Висконти, и он мне отвечает:
«Он был лучшим, давал мне полную свободу. Он обладал огромной культурой и сильной интуицией, давал сразу точную эстетическую формулировку. Помню, как для „Ифигении в Тавриде“ Глюка мне пришло вдохновение от работ Тьеполо. И ему идея сразу понравилась. Это была культура, рождавшая культуру. Но это были другие времена».
Миро Сильвера с Николаем Бенуа и Дизмой Де Чекко, 1986 г.
На фотографии дарственная надпись: «Дорогому другу Миро с большой любовью, благодарностью и дружбой. Твой Николай Бенуа»
«Теперь Николай Бенуа рисует, путешествует, чувствует еще запах театра. Мог бы написать книгу воспоминаний. Но не думаю, что он сделает это…»
Николай Александрович был связан рабочими и дружескими отношениями с журналистом и музыкальным критиком Ренцо Аллегри. Любопытно совпадение фамилии журналиста с фамилией первого учителя Николая, сценографом Оресте Аллегри: этот факт удивляет и самого журналиста. Р. Аллегри является автором более восьмидесяти книг, самые популярные и читаемые: «Тосканини — сладкий тиран»[262], «Джульетта Симионато»[263], «Мария Каллас. Любовные письма»[264], «Настоящая история Каллас с неизданными документами»[265]. Аллегри двадцать четыре года проработал в еженедельнике «Gente», в котором вышли восемь статей о Николае Бенуа, это были восьмидесятые годы, Николая Александрович был уже пожилым человеком, ему хотелось рассказать свою долгую жизнь. Так родилась идея написать мемуары.
Ренцо Аллегри
Ренцо Аллегри:
Мы познакомились и стали друзьями, когда он был самым известным из всех живущих сценографов, хотя и жил больше воспоминаниями. Не существует в истории театра Ла Скала ни одного сценографа, который бы работал на протяжении почти полувека. Только директором сценической части он оставался тридцать семь лет. И что же сделали для него? Ничего. По простой причине, по политическим мотивам. Потому что он оставил коммунистическую Россию и переехал в Италию.
Он никогда не интересовался политикой. Ни при коммунизме, ни при фашизме, ни после фашизма. У него не было ни одного партийного билета. Его пытались заставить. Я спрашивал у него, и он мне ответил, что не состоял ни в какой партии. Мы много это обсуждали. Он говорил: «Я не получал политических льгот ни от кого, разве что от Ленина. В смысле, что я получил разрешение на выезд из России в 1924 г. непосредственно за подписью Ленина».
Я был редактором готовящейся книги, написанной самим Бенуа, но не нашел в Италии большого издательства, заинтересованного в публикации, даже «Мондадори», с которым я издал около тридцати книг.
В восьмидесятые я договорился с директором «Gente», который был смелым человеком, не зависел ни от каких партий и не боялся никого. И мы опубликовали в серии статей всю жизнь Бенуа.
Нет, я знал его уже в семидесятые. У меня была рубрика в журнале. Я был вхож в оперные круги, брал у всех интервью, начиная с Каллас. Появлялись дружеские отношения, приезжали к нам домой на обед. Когда я узнал, что о нем позабыли в театре, решил, что расскажу о его жизни. Так, в течение восьми недель вышли восемь статей. Он был очень доволен, собрал из журнальных статей книжицу.
Николай Александрович написал заметки для последующей публикации воспоминаний. Аллегри подготовил их к изданию, он был уверен, что такой замечательный персонаж вызовет большой интерес у издателей. Но момент был неподходящий — издатели посчитали книгу несвоевременной.