Николай Гумилев

К тому времени уже приехала (кажется, из Бежецка) его вторая жена Анна Николаевна Энгельгардт. Молоденькая, тоненькая, с узким личиком, хихикающая красотка. Птичка. Очень беспомощная, ребячливая. Где была их маленькая дочь - Лена, не помню. Возможно, у родителей Анны Николаевны.

Николай Степанович был небрежным мужем. Он не очень-то стремился, чтоб его семья находилась поблизости. Помню, в этот период писателям выдали ордера на получение со склада чего-нибудь из одежды. И большим событием оказалось, что Николай Степанович взял на складе шерстяной материал на платье для жены. Об этом говорилось как о большом, непривычно-широком его жесте.

Когда Николая Степановича не стало среди нас, мы все, как могли, заботились об его жене. Она стала часто приходить ко мне домой. Однажды она сказала: "Знаете, Николаю Степановичу разрешили принести передачу. Но я не могу пойти. Это может плохо отразиться на мне. А вот вы, это другое дело, вам можно носить ему передачу!.."

Из воспоминаний Г. И в а н о ва:

"Вернулся Гумилев (из Крыма. - В. Л.) в Петербург загорелый, отдохнувший, полный планов и надежд. Он был доволен и поездкой, и новыми стихами, и работой с учениками-студистами. Ощущение полноты жизни, расцвета, зрелости, удачи, которое испытывал в последние дни своей жизни Гумилев, сказалось между прочим в заглавии, которое он тогда придумал для своей "будущей" книги: "Посередине странствия земного". "Странствовать" на земле, вернее, ждать расстрела в камере на Шпалерной, ему оставался неполный месяц...

Гумилев в день ареста вернулся домой около двух часов ночи. Он провел этот последний вечер в кружке преданно влюбленной в него молодежи. После лекции Гумилева было, как всегда, чтение новых стихов и разбор их по всем правилам акмеизма - обязательно "с придаточным предложением", т. е. с мотивировкой мнения: "Нравится или не нравится, потому что...", "Плохо, оттого что..." Во время лекции и обсуждения стихов царила строгая дисциплина, но когда занятия кончались, Гумилев переставал быть мэтром, становился добрым товарищем. Потом студисты рассказывали, что в этот вечер он был очень оживлен и хорошо настроен, потому так долго, позже обычного, и засиделся. Несколько барышень и молодых людей пошли Гумилева провожать. У подъезда Дома искусств на Мойке, где жил Гумилев, ждал автомобиль. Никто не обратил на это внимания - был нэп, автомобили перестали быть, как в недавние времена "военного коммунизма", одновременно и диковиной и страшилищем. У подъезда долго прощались, шутили, уславливались "на завтра". Люди, приехавшие в стоявшем у подъезда автомобиле с ордером Чека на обыск и арест, ждали Гумилева в его квартире.

Двадцать седьмого августа 1921 года, тридцати пяти лет от роду, в расцвете жизни и таланта, Гумилев был расстрелян. Ужасная, бессмысленная гибель? Нет - ужасная, но имеющая глубокий смысл. Лучшей смерти сам Гумилев не мог себе пожелать. Больше того, именно такую смерть, с предчувствием, близким к ясновидению, он себе предсказывал:

И умру я не на постели,

При нотариусе и враче".

Из воспоминаний В. Х о д а с е в и ча:

"В конце лета я стал собираться в деревню на отдых. В среду, 3 августа, мне предстояло уехать. Вечером накануне отъезда я пошел проститься кое с кем из соседей по Дому искусств. Уже часов в десять постучался к Гумилеву. Он был дома... Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. Когда наутро, в условленный час, я с вещами подошел к дверям Гумилева, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил мне, что ночью Гумилева арестовали и увели. Итак, я был последним, кто видел его на воле..."

Из воспоминаний Г. И в а н о ва:

"Однажды Гумилев прочел мне прокламацию, лично им написанную. Это было в Кронштадтские дни. Прокламация призывала рабочих поддержать восставших матросов, говорилось в ней что-то о "Гришке Распутине" и "Гришке Зиновьеве". Написана она была довольно витиевато, но Гумилев находил, что это как раз язык, "доступный рабочим массам"..."

Далее Г. Иванов пишет, что прокламации эти пропали, Гумилев долго искал их дома...

ИЗ ЗАПИСОК ЛУКНИЦКОГО

8/II 1968

днем мне на городскую квартиру звонил зам. Генерального прокурора М. П. Маляров (разговаривал с Верочкой, и она тут же по телефону сообщила мне на дачу), что переписка по делу Н. Гумилева находится у него, - он просит меня связаться с ним, позвонить ему по телефону Б9-68-42 завтра (9/II) до 11.30 или после 1 часа, - хочет повидаться...

...А 1-й заместитель Генерального прокурора СССР, после рассмотрения поданного мною заявления о посмертном восстановлении имени Гумилева и после изучения "дела" Н. Г., затребованного из архивов КГБ в прокуратуру, а также представленных мною материалов, сказал мне: "Мы убедились в том, что Гумилев влип в эту историю случайно... А поэт он - прекрасный... Его "дело" даже не проходит по делу Таганцевской Петроградской "боевой организации", а просто приложено к этому делу".