Николай I

Рылѣевъ, Сергѣй Муравьевъ-Апостолъ и Михаилъ Бестужевъ-Рюминъ сорвались съ петель, причемъ одинъ изъ нихъ сказалъ: «Чортъ побери, у насъ въ Россіи даже повѣсить какъ слѣдуетъ не умѣютъ.» Несмотря на то, что по закону въ такомъ случаѣ слѣдуетъ помилованіе ихъ повѣсили еще разъ. Тѣла были скоро сняты и погребены неизвѣстно гдѣ.

14 Іюля на сенатской площади отслужено было «какъ бы въ очищеніе», по словамъ Бенкендорфа, «этого мѣста отъ посрамившихъ его злодѣяній и вмѣстѣ съ тѣмъ въ поминовеніе павшихъ 14 Декабря жертвъ чести и своего дѣла», благодарственное молебствіе.

Но и даже тогда нашелся священникъ, не принимавшій участіе въ очистительномъ молебствіи.

Протоіерей Мысловскій въ то время въ черномъ облаченіи служилъ въ Казанскомъ соборѣ панихиду. Случайные богомольцы слыхали произнесенныя Мысловскимъ имена: Сергѣя, Павла, Михаила, Кондратія, Петра. Это были имена 5 повѣшенныхъ декабристовъ.

Возстаніе 14 Декабря подавлено, потоплено въ крови. Участники возстанія тяжело поплатились за свое самоотверженіе, за свою горячую любовь къ родинѣ. Николай празднуетъ торжественно свою побѣду и ѣдетъ въ Москву короноваться. Начинается тридцатилѣтнее царствованіе «труднозабываемаго», по мѣткому выраженію Герцена. Николай былъ по натурѣ своей тиранъ и ярый поклонникъ абсолютизма. Цѣлью своей жизни Николай поставилъ сдѣлаться неограниченнымъ властелиномъ Россіи и безпощадно подавлялъ всякую оппозиціонную и революціонную попытку. Подавлять революціи не только въ Россіи, но въ всей Европѣ — было какъ бы жизненнымъ призваніемъ Николая I. Цѣпь шпіонская и полицейская тѣсно обхватила несчастную Россію. Знаменитое третье отдѣленіе и не менѣе знаменитый начальникъ его Бенкендорфъ безраздѣльно господствовали во всѣхъ отрасляхъ правленія. Бенкендорфъ, звѣрь въ образѣ человѣка, былъ правой рукой Николая, пока его не столкнулъ Клейнмихель, Аракчеевская креатура, и не заставилъ 1844 подать въ отставку. Мѣсто Бенкендорфа занялъ графъ Орловъ, котораго Николай третировалъ иногда какъ мальчишку, но который, говоритъ одинъ нѣмецъ, сосредоточиваетъ въ своихъ рукахъ власть большую, чѣмъ какой-нибудь первый министръ; всѣ власти дрожали передъ третьимъ отдѣленіемъ и не одинъ чиновникъ, какъ высоко онъ ни былъ бы поставленъ, и не одинъ помѣщикъ, какъ богатъ и знатенъ онъ бы не былъ, не чувствовалъ себя въ безопасности отъ всемогущаго начальника третьяго отдѣленія.

Современная наука казалась Николаю совершенно излишней роскошью и въ особенности начиная съ 1848 г., Николай наложилъ на прессу и университеты желѣзные оковы. Закрытъ былъ доступъ въ Россію заграничной прессы. Министръ народнаго просвѣщенія Тишковъ, былъ человѣкъ совершенно въ духѣ Николая; немногимъ лучше были князь Ливенъ и послѣдовавшій за нимъ Уваровъ. Уваровъ въ 1833 устроилъ въ Кіевѣ университетъ, но постарался препятствовать свободѣ преподаванія и окончательно убилъ всякую охоту къ занятіямъ какъ у профессоровъ, такъ и студентовъ. Студенты университетовъ — какъ описываютъ современники — въ особенности провинціальныхъ, пьянствовали, играли и занимались удалыми приключеніями, драками съ полиціей, съ кузнецами и другимъ рабочимъ народомъ. Даже въ Петербургѣ не рѣдко мертвецки пьяные студенты валялись по улицамъ. Николай довелъ учащуюся молодежь до послѣдней степени униженія, закрылъ польскіе университеты, уничтожилъ въ Россіи окончательно слѣды умственнаго движенія.

Въ Казани профессоръ государственнаго права читалъ свои лекціи по своду законовъ, изъ свода онъ выбралъ тѣ статьи, которыя ему были нужны и читалъ ихъ безъ всякаго измѣненія въ текстѣ, какъ законоучитель выбираетъ буквально слова катехизиса. Вставить свое слово ему запрещалось, онъ могъ внести ересь въ чистоту идей русскаго государственнаго права. Съ этой цѣлью профессоромъ государственнаго права сдѣланъ былъ полякъ, удаленный въ Казань по политической неблагонадежности. Распоряженіе оправдывалось его неблагонадежностью. Послѣ 1848 даже Уваровъ, безпрекословно подчинявшійся всѣмъ капризамъ Николая, показался ему черезчуръ либеральнымъ и долженъ былъ выидти въ отставку. Уваровъ былъ въ особенности уязвленъ сатирой, написанной на него въ 1835 году Пушкинымъ, посвященной имъ наслѣднику Уварова князю Юсупову: «На выздоровленіе Лукилиса». По этому поводу Пушкина позвали къ Бенкендорфу. «Вы написали на Уварова сатиру!» сказалъ ему грозный начальникъ третьяго отдѣленія. «Нѣтъ, это я написалъ на Васъ» отвѣтилъ ему Пушкинъ. Бенкендорфъ былъ повергнутъ въ совершенное изумленіе. «Помилуйте, тамъ сказано, что не буду больше красть казенныя дрова. Развѣ я краду казенныя дрова?» «А Уваровъ крадетъ развѣ казенныя дрова, что онъ принялъ это на себя?» Бенкендорфу пришлось замолчать, но съ тѣхъ поръ ненависть Уварова не знала никакихъ границъ и надо полагать, что онъ былъ или составителемъ анонимныхъ писемъ, послужившихъ поводомъ къ дуели Пушкина съ барономъ Д'Антеса, или по меньшей мѣрѣ имѣлъ весьма близкое отношеніе къ ихъ составителямъ. Къ этой придворной камарильи относятся извѣстныя слова Лермонтова: