Николай I

По мнению историка искусства барона H. Н. Врангеля, Николай I был «монарх par exellence, смотревший и на всю жизнь как на службу; человек, который знал, чего он хотел, хотя хотел иногда слишком много; мощный властитель, часто не с русскими мыслями и вкусами, но с размахом всегда чисто русским; непреклонный, повелительный, непомерно честолюбивый, император во всем, что он делал: самодержец в семье, в политике, в военном деле и в искусстве». Как и в военном деле, писал не благоволивший к Николаю барон, он «мнил себя знатоком и в сфере искусства решал вопросы безапелляционно на пользу и во вред искусству»^{1328}.

Впрочем, в области архитектуры и градостроительства, переживавших сложный переход от ампира к эклектике, Николай Павлович, благодаря инженерным познаниям и определенной практике, как правило, интуитивно принимал верные решения. Его заслугой стало завершение застройки центра Петербурга парадными классическими ансамблями^{1329}. В то же время при проектировании церквей он в 1841 году приказал «сохранять вкус древнего византийского зодчества», и за образцы были взяты чертежи из альбомов профессора Академии К. Тона.

Познания императора в области изобразительного искусства более спорны, хотя дилетантом он все-таки не был. Николай Павлович получил неплохое образование в живописи благодаря урокам В. К. Шебуева, О. А. Кипренского и гравера Н. И. Уткина. Он был хорошим чертежником и рисовальщиком. Свои рисунки, известные ранее по коллекции Ваттмара, император набрасывал легко и быстро. Художник Ф. А. Солнцев признавал за ним известные знания и техническую сноровку. О сохранившихся в фонде Библиотеки Зимнего дворца в составе Государственного архива Российской Федерации рисунках великого князя Николая Павловича уже упоминалось. Ранее была известна и коллекция военных костюмов, выгравированных Николаем «крепкой водкой» по рисункам художника-баталиста А. И. Зауервейда. Дочь Федора Толстого М. Ф. Каменская отмечает очень удачную карикатуру государя на генерала Ф. П. Уварова в старинном альбоме. Великая же княжна Ольга Николаевна вспоминает, что в будуаре Аничкова дворца над столом висел рисунок с изображением «солдата-гвардейца, написанный Папа на дереве»^{1330}. По свидетельству Ольги Николаевны, в качестве подарков отец «любил принимать собственноручно написанные картины, но не предметы роскоши»^{1331}. До нас дошли офорты его работы, опубликованные в четвертом томе «Истории кавалергардов» С. Панчулидзева. Один из его рисунков с изображением всадника в восточном стиле был недавно опубликован в каталоге «Мир русской императрицы» по материалам выставки в петергофском «Коттедже».

Одно из свидетельств точности и наметанности глаза Николая Павловича приводится в воспоминаниях М. Ф. Каменской. Ее отец, вице-президент Академии художеств, во время работы над медалями, посвященными Отечественной войне 1812 года, довольно часто наведывался к императору в Зимний дворец, показывая ему свои проекты, нарисованные пером. Особых замечаний никогда не было, и вдруг Николай Павлович заметил: «Послушай, Федор Петрович, воля твоя, а колено у твоего славянского воина повернуто неправильно». Граф пытался возражать, и тогда император решил сам стать в такую же позу: «И государь точно стал перед зеркалом в позу воина… Смотря в зеркало, передвинул ногу и стал прямо и твердо на всю ступню ноги. Потом присел к письменному столу и тут же на папенькином рисунке легонечко нарисовал карандашом ногу так, как ему казалось, что она будет стоять правильно». Вспыльчивый граф прибежал домой в Академию художеств, негодуя, что его так невежливо взялись учить рисовать. Далее мемуаристка пишет: «Вбежав в свой кабинет, папенька заперся изнутри на ключ, проворно разделся догола и начал перед своим трюмо становиться в различные позы. По мере того, как он проверял себя, горячка его разом оставила: он вдруг чего-то застыдился… Проворно оделся и, открыв дверь, громко кликнул маменьку. Она сейчас же к нему прибежала. «Аннета, поищи, пожалуйста, где тут у меня стоит баночка с лаком, подай мне ее скорей…» — «Что с тобой? Отчего у тебя такое переконфуженное лицо? Не случилось ли с тобой во дворце что-нибудь неприятного?» — с участием начала расспрашивать маменька. — «Ничего со мною не случилось. Я сам виноват, виноват так, как в жизни никогда не был… Вот посмотри, у меня в этом рисунке медали, в правой ноге у воина, прокралась ошибка; я ее сам не заметил, а от государя она с первого взгляда не ускользнула. Каков молодец, какова у него верность взгляда, а я, скот этакий, еще обозлился на него… А он прав, тысячу раз прав! Гляди: это государь сам поправил мне правую ногу… Что ж мне не даешь лаку? Я покрою им карандаш его величества и сохраню эту редкость потомству…»^{1332}