Николай I

В царствование Николая I дипломатические представители за рубежом получили указание включать в свои отчеты сведения не только о политике и культуре, но и о положении искусства. Сам император старался не пропускать ни одной академической выставки работ преподавателей и учеников Академии, давая свою оценку произведениям, а зачастую и приобретая их для своих коллекций. Совершался этот ежегодный ритуал следующим образом. Обычно за два дня до визита министр Императорского двора П. М. Волконский уведомлял руководство Академии, что «государь император изволит быть в Академии художеств… поутру, почему в тот день публике не быть, пока его величество не изволит уехать из Академии»^{1336}. Следует отметить, что при покупке произведений Николай Павлович был не прочь последовать совету своего вице-президента. Однажды во время посещения выставки император сказал ему: «Федор Петрович, у меня до тебя просьба. Знаешь, кроме баталической живописи, я не доверяю моему толку в картинах; а мне надо купить что-нибудь на выставке, и я боюсь ошибиться. Так ты не отходи от меня и если какая-нибудь картина будет стоить того, чтоб я ее купил, ты мне глазами покажи на нее, я куплю»^{1337}. И действительно, по совету графа Николай Павлович оставил за собой две картины. Тогда же произошел и комический случай, подтверждающий мнение Ф. П. Толстого о «смешливости» государя. У графа был насморк, и он часто вынимал платок, о который имел обыкновение вытирать кисти при работе с акварельными красками. Супруга, естественно, утром положила ему чистый платок, но по рассеянности граф захватил выпачканный красками. При каждом сморкании графа император посмеивался, и вспыльчивый Ф. П. Толстой уже еле сдерживался и всем своим видом выражал недовольство. Заметив это, Николай Павлович тут же превратил инцидент в шутку и, поймав его руку с платком, сказал: «Толстой, скажи мне милость, какой это у тебя флаг? Я что-то не разберу?»^{1338}

Впрочем, иногда государь был безапелляционен. Его мнение могло поставить крест на карьере художника. В 1826 году при ходатайстве Академии о присвоении крепостному Легашеву звания художника 14-го класса император затребовал работы к себе и отклонил ходатайство: «Я работы видел и нахожу, что рано давать чин»^{1339}. За плохо выполненные, по мнению императора, образа для церкви Святой Екатерины в Царском Селе художник Егоров «в пример других» был уволен со службы. Его признали «неспособным более к преподаванию уроков»^{1340}.

Большое внимание уделялось посещению академических выставок. Посетив 14 октября 1833 года выставку вместе с Александрой Федоровной, Николай Павлович на прощание сказал: «Благодарю вас, господа, я вижу, что Академия день ото дня идет вперед… Я рад поддерживать таланты и деньгами, и отличиями, только бы трудились, а не ленились»^{1341}.

Но не всегда посещение выставок императором заканчивалось благополучно. 23 сентября 1830 года Николай Павлович приобрел на выставке мраморную статую ребенка, пускающего пузыри С. И. Гальберга, две картины Штока, две «живописи» на стекле Федора Брюллова (брата Александра и Карла), а также перспективный рисунок А. И. Иванова^{1342}. В то же время император остался недоволен картиной Андрея Ивановича Иванова (отца Александра Иванова) «Смерть генерала Кульнева», работами учеников архитектурного класса, руководимого братьями Андреем и Александром Алексеевичами Михайловыми, а также бюстами — своим и Александры Федоровны, выполненными в качестве моделей для фарфорового завода Степаном Степановичем Пименовым. Указанным преподавателям было предложено подать в отставку.

В литературе эту историю обычно представляют как пример варварской расправы «царя-лицедея» с талантливыми художниками. Так, автор одной из популярных книг считает, что С. С. Пименов не угодил императору, может быть потому, что «не приукрасил» его, а кроме того якобы «царь не терпел людей безродных, беститульных»^{1343}. Объяснение, конечно же, наивное, если вспомнить, что сыну того же С. С. Пименова — Николаю Степановичу — Николай Павлович открыто благоволил. Или как быть с беспризорным армянским мальчиком (по другой версии, христианином-турком, оказавшемся в Крыму) — будущим художником И. К. Айвазовским. Через семь лет после описываемой выставки, 14 марта 1837 года, последовало высочайшее повеление «о причислении художника Гайвазовского» (тогда его фамилия писалась так) к классу батальной живописи профессора А. И. Зауервейда для занятия «морскою военною живописью и предоставлении ему, по сему случаю, мастерской…»^{1344}.