Николай I

Характерной и симпатичной чертой императора была заботливость о своих доверенных подчиненных. Как пишет А. В. Эвальд, «император Николай никогда не оставлял своих верных слуг и заботился о них с трогательным вниманием. Когда какой-нибудь заслуженный генерал делался от старости уже негодным к действительной службе, государь создавал для него какое-нибудь почетное место, чтобы отставкою не оскорбить старика»^{588}. Характерен случай с Александром Александровичем Кавелиным, который был адъютантом Николая Павловича еще до его воцарения в 1818–1825 годах, а в 1846 году получил звание генерал-адъютанта. Это определило его успешную карьеру: директор Пажеского корпуса (1830–1834), петербургский генерал-губернатор (1842–1846), член Государственного совета (1842). Он же возглавлял штат воспитателей при цесаревиче Александре Николаевиче (1834–1841)^{589}. Когда А. А. Кавелин заболел психическим расстройством, Николай Павлович отправил его комендантом в Гатчину. В Гатчинском дворце ему выделили помещение; было приказано исполнять все его прихоти. Однажды ночью в одном белье А. А. Кавелин пришел в располагавшиеся рядом казармы Кирасирского полка, и по его приказу полк начал учения перед дворцом, после чего А. А. Кавелин отпустил солдат по казармам, а офицеров пригласил к себе на чай.

Вообще, среди окружавших Николая Павловича людей мало кого можно назвать его «сподвижниками»; в лучшем случае это были добросовестные исполнители разной степени компетентности. Только лучшие его министры и представители высшей администрации, такие, как П. Д. Киселев, Е. Ф. Канкрин, М. С. Воронцов, H. Н. Муравьев-Амурский, в меньшей степени С. С. Уваров и Д. Н. Блудов, напоминали деятелей эпохи просвещенного абсолютизма. По этому поводу историк А. А. Корнилов заметил: «…Большая часть его сотрудников, особенно те, с которыми он работал в последние годы царствования, — бездарные люди, часто своекорыстные и лживые холопы, без всяких определенных убеждений и взглядов»^{590}. Порой они даже не испытывали должной благодарности к государю, чьи нравственные критерии были для них слишком завышены. Как замечал князь П. А. Гагарин в своем рукописном дневнике, Николай Павлович был «не любим даже теми сердцами, которым он сделал добро»^{591}. Вспоминая о H. Н. Муравьеве-Карском и А. П. Ермолове, историк А. М. Зайончковский писал: «Многие из лиц, обладавших выдающимися способностями и отличавшихся искренней преданностью к государю, не пользовались его доверием и стояли в стороне от дел… Отчасти благодаря этой способности государя в его царствование во главе управления стояли люди, не всегда по своим качествам соответствовавшие тому высокому положению, которое они занимали; это особенно было заметно в конце его тридцатилетнего правления, когда люди прежних царствований сошли со сцены. По отзывам всех современников, император Николай Павлович был действительно несчастлив в выборе людей»^{592}. Это особенно относится к наиболее приближенным к трону функционерам, окружавшим Николая Павловича в повседневной жизни.

«Мы — христиане»: Религия и церковь

Отношение Николая Павловича к религии было чуждо экзальтированности Павла I или мистицизма и космополитизма Александра I. Наиболее одиозные их проявления, насаждавшиеся в последние годы царствования старшего брата, были устранены. Если «северный сфинкс» был склонен к провиденциализму («Будем же полагаться в этом на Господа»), то Николай Павлович, со свойственным ему прагматизмом, в письме к А. А. Аракчееву от 6 апреля 1826 года напомнил пословицу: «На Бога надейся, а сам не плошай»^{593}. Сама церковная организация рассматривалась им как государственное учреждение, призванное решать общенациональные задачи в земных интересах верноподданных.