Николай I

– Но ведь вы не так мрачно настроены сегодня, чтобы желать встречи с гробом? – быстро отозвалась она. – И потом, по-моему, графу Воронцову совсем нельзя желать смерти. Он так много сделал для процветания и украшения этого дивного края.

Лермонтов внимательно посмотрел на неё.

– Гроб я предпочёл бы встретить вон с той красавицей, – он подбородком указал на ехавшую впереди них кавалькаду. – Всё равно вы тогда бы мне ответили, что это принадлежит или принадлежало тому же Воронцову.

– Фи! Как вам не стыдно! Ведь это же грешно – желать смерти такой хорошенькой женщине.

Она хлыстом ударила лошадь, послала её на рысь.

– Нам нельзя отставать. Смотрите, где остальные.

Лермонтов засмеялся, но тотчас же и сам толкнул своего коня. Опять они ехали рядом.

– Вас волнуют ревнивые взгляды вашего Отелло, – проговорил он с усмешкой. – Или, может, вы уже заскучали по тому влюблённому Фальстафу?

У неё лицо приняло строгое и разгневанное выражение.

– Господин де Гелль имеет ко мне невозмутимое доверие. А что касается другого… о, Лермонтов, вы, очевидно, ещё плохо разбираетесь в людях, если Тет-Бу кажется вам Фальстафом.

Частый и дробный стук копыт словно цеплялся за ветки, шуршал в листве.

– Потом, я уже сказала, – говорила Жанна, задыхаясь от быстрой езды, – мне надоело, понимаете, надоело злословие…

Из-за поворота дороги показалась уехавшая от них вперёд кавалькада. Две дамы в амазонках ехали шагом, около них, неловко болтаясь в седле, трусил рысцой господин в синем фраке, расшитом золотыми позументами, и в странной треугольной шляпе. Муж госпожи де Гелль сидел на лошади исправно.

Пока они не поравнялись с ними, ни Лермонтов, ни Жанна не обменялись ни словом.

Господин в светло-синем фраке встретил их довольно неуклюжим каламбуром. Вблизи и верхом он выглядел решительно смешным. Шляпа его была фасона, который был распространён в английском флоте лет тридцать назад; волосы у него были длинные, по самые плечи; нанковые[164], заправленные в высокие жёлтые ботфорты, панталоны совсем не соответствовали сезону; под фраком был надет белый жилет, и одно плечо было украшено золотым эполетом-жгутом. Он не только костюмом, но и наружностью ужасно напоминал Людовика XVIII, каким его изображали на портретах, распространявшихся в эпоху Реставрации.

– Даже удовольствия, которые может доставить самое изысканное общество, нельзя променять на наслаждение, которое даёт один человек. Не правда ли? – сказал он, многозначительно взглянув на Жанну.

– Да, если этот человек умеет более остроумно высказывать свои огорчения, – быстро ответила она и броском послала вперёд свою лошадь.

Лермонтов остался в хвосте кавалькады.

– Я предпочёл бы, чтобы вы немножко более считались с моими чувствами и с вашим положением, – вполголоса заметил ей де Гелль, когда они поравнялись.

– Второе замечание. Благодарю, – сквозь зубы процедила она. – Не слишком ли вы вошли в свою роль мужа, господин де Гелль?

Она окинула его презрительным и холодным взглядом и, сгоняя с лица улыбкой гримасу, приветливо обратилась к дамам:

– Вы не утомлены?

– О, нисколько. А вы?

– Месье Лермонтов такой превосходный кавалерист, что, когда едешь с ним, можешь быть уверенной – силы твои и твоего коня будут сохранены вполне.

Она с едва заметной усмешкой бросила взгляд в сторону смешного господина во фраке. Дамы переглянулись с улыбкой.

– Может быть, мы поспешим? Как будто в воздухе пахнет дождём, – осторожно заметил де Гелль.

Господин в синем фраке сперва с глубокомысленным видом рассматривал небо, потом тоном, не допускающим никаких возражений, заявил:

– Дождя сегодня не будет.

Мадам де Гелль рассмеялась.

– Господин Тет-Бу – моряк, но он избегает быстрой езды, господин де Гелль – недурной ездок, но он ничего не смыслит в погоде. Кого же нам, господа, слушать? Бедный Тет-Бу! – она послала ему улыбку. – А мне ужасно хочется скакать и скакать. Придётся вам вынести ещё одну неприятность.

Она с места на галоп подняла своего коня. Увлекаемые ею, помчались и остальные. Лермонтов с нахмуренным, недовольным лицом замыкал кортеж.

Через полтора часа в Гурзуфе они делали привал.

Слева в жёлтом выгорающем зное стыла серая невысокая горная цепь. Справа на гладкое, как зеркало, море две скалы, как два огромных, не нашедших своей глубины камня, стлали зелёную тень. Тень дотягивалась до берега, в том месте, казалось, должна была быть прохлада.

Лермонтов спешился последним, с выжидающим и мрачным видом, держа в поводу лошадь, стоял поодаль от остальных.

– Послушайте, так нельзя. Ваш вид отнимает у меня спокойствие и лишает хорошего настроения. Ну, маленький, в чём же дело? Ведь всё хорошо.

Мадам де Гелль подошла к нему. Может быть, только четыре пары ревниво и пристально наблюдавших за нею глаз помешали ей взять его руку. Он увидел глаза. Солнце нагрело и их; в холодном сером сиянии купался золотистый распалённый зной. Он улыбался совсем по-детски, радостно и умилённо.

– Конечно, всё хорошо. Но, но… – Он так и не окончил фразы.

Она нетерпеливо, теребя за рукав, тащила его за собой.

– Ну, идёмте же к ним. Видите – они уже пьют вино.