Николай и Александра

Очутившись наедине со своей жертвой, Юсупов предложил Распутину отравленных пирожков, но тот в первый момент отказался. Однако вскоре взял один, потом второй… Юсупов, не отрываясь, смотрел, как он ест их один за другим, рассчитывая, что действие цианистого калия будет мгновенным. Однако сибирский крестьянин продолжал разговаривать как ни в чем не бывало. Потом попросил мадеры, она тоже была отравлена, выпил две рюмки. Яд не оказывал никакого действия. Голова у хозяина закружилась. Заявив, что у него сильная жажда, Распутин выпил чаю. Заметив гитару, попросил князя спеть. Тот пел песни одну за другой, «труп» с наслаждением слушал. Сгрудившись наверху, Пуришкевич, великий князь Дмитрий Павлович и остальные заговорщики слушали, затаив дыхание, дрожащий голос певца и неотчетливые голоса двух человек.

Более двух часов длился этот кошмар. Не выдержав, Юсупов кинулся наверх спросить, что ему делать. Доктор Лазаверт не мог ответить: у него сдали нервы, и он несколько раз падал в обморок. Великий князь предложил отказаться от задуманного и отпустить Распутина с миром. Но самый старший и решительный из злоумышленников, Пуришкевич, сохранивший присутствие духа, заявил, что Распутина нельзя отпускать. Взяв себя в руки, Юсупов решил пойти в подвал и расправиться с гостем. Пряча за спиной браунинг великого князя, он спустился вниз и увидел, что Распутин сидит тяжело дыша и требует еще вина. Неожиданно старец предложил поехать к цыганам. «Мыслями-то с Богом, а телом-то с людьми», – многозначительно подмигнув, сказал он. Взгляд Юсупова упал на хрустальное Распятие. Старец заявил, что шкаф с лабиринтом ему нравится больше. «Григорий Ефимович, – возразил Юсупов, – вы бы лучше на Распятие посмотрели да помолились бы перед Ним». Распутин удивленно, почти испуганно посмотрел на князя, потом на Распятие. Юсупов выстрелил. Распутин заревел диким, звериным голосом и повалился навзничь на медвежью шкуру.

При звуке выстрела сообщники Юсупова кинулись вниз, в подвал. Над умирающим Распутиным, держа револьвер в правой руке, заведенной за спину, стоял совершенно спокойный князь. Он вглядывался в лицо старца с чувством непередаваемой гадливости. Хотя крови не было видно, доктор Лазаверт, пощупав пульс, заявил, что Распутин мертв. Но диагноз оказался ошибочным. Минуту спустя, когда Юсупов остался наедине с «убитым», он заметил, что лицо старца конвульсивно вздрагивает, а левый глаз стал приоткрываться. «И оба глаза Распутина, какие-то зеленые, змеиные, с выражением дьявольской злобы впились в меня», – вспоминал Юсупов. Неожиданно Распутин вскочил на ноги; изо рта его шла пена. Пальцы его впились в плечо князя и старались схватить его за горло. Оставив в руках нападавшего оторванный погон, Юсупов в ужасе метнулся к лестнице. Рыча и хрипя, как раненый зверь, за ним по ступенькам поднимался Распутин.

Пуришкевич услышал снизу «дикий, нечеловеческий крик». Это кричал Юсупов: «Пуришкевич, стреляйте, стреляйте, он жив! Он убегает!» Пуришкевич бросился в подвал и едва не столкнулся с Юсуповым. «Глаза князя были навыкате; не видя меня… он кинулся к выходной двери… и пробежал на половину своих родителей».

Придя в себя, Пуришкевич выскочил во двор. «То, что я увидел внизу, могло бы показаться сном, если бы не было ужасною для нас действительностью: Григорий Распутин, которого я полчаса тому назад созерцал при последнем издыхании… быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль железной решетки, выходившей на улицу… Я не мог поверить своим глазам, но громкий крик его в ночной тишине на берегу: „Феликс, Феликс, всё скажу царице!“ – убедил меня, что это он, что это Григорий Распутин, что он может уйти… что еще несколько мгновений, – и он очутится за вторыми железными воротами на улице…

Я бросился за ним вдогонку и выстрелил.

В ночной тиши чрезвычайно громкий звук моего револьвера пронесся в воздухе – промах!

Распутин наддал ходу; я выстрелил вторично на бегу – и… опять промахнулся.

Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против самого себя в эту минуту.

Мгновения шли… Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтобы заставить себя сосредоточиться, и выстрелом (в третий раз) попал ему в спину. Он остановился, тогда я, уже тщательнее прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком в снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всех сил ударил его ногой в висок. Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скребя снег и как будто бы желая ползти вперед на брюхе; но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами».

Увидев лежащего на снегу Распутина, выбежавший во двор Юсупов набросился на истекающего кровью крестьянина и принялся наносить ему удары каучуковой гирей. Тот затих. Его завернули в синюю портьеру, связали веревкой и повезли к реке, где и сбросили в прорубь.