Николай и Александра

Шесть дней спустя, 9 апреля, Керенский вернулся в Александровский дворец с целью начать расследование «предательской, прогерманской» политики бывшей императрицы. Он распорядился, чтобы на время следствия государыня была разлучена с супругом, но врачи и фрейлины запротестовали, заметив, что «было бы бесчеловечно разлучать мать с ее больными детьми; тогда он решил применить эту меру в отношении государя», – отметил в дневнике Жильяр. Впредь государь мог видеться с императрицей лишь во время богослужения и за обеденным столом, при условии, «что они будут разговаривать только по-русски. Чай они также могут пить вместе, но в присутствии офицера, так как прислуги при этом не бывает».

Хотя расследование продолжалось восемнадцать дней, оно было поверхностным, и Керенский, ознакомившись с содержанием отобранных у государя бумаг, понял, по словам Жильяра, что он «чист». Государыню он допрашивал по часу в день. По словам графа Бенкендорфа, Керенский «был вежлив и сдержан. Он спрашивал императрицу относительно роли, которую она играла в политике, о ее вмешательстве в выборы министров и ведение государственных дел. Императрица ответила, что император и она были очень дружной четой, и главную их радость составляла семейная жизнь. У них не было никаких секретов… Так как император был почти всегда на фронте и видел своих министров только с большими промежутками, то он иногда поручал ей передавать им маловажные распоряжения». Бенкендорф впоследствии свидетельствовал, что «ясность и твердость объяснений императрицы поразили министра Керенского. Сама она мне говорила, что у нее не осталось от него дурного впечатления. Она была очень польщена несколькими приятными фразами, которые он сказал ей». Когда министр вышел из комнаты императрицы, он заявил государю: «Ваша супруга не лжет», на что Николай Александрович спокойно ответил: «Это для меня не новость».

Допрашивая государя, Керенский узнал еще меньше. Он спросил, почему тот так часто менял министров, почему назначил Штюрмера и Протопопова и сместил Сазонова. Прямого ответа Николай II не дал, и Керенский оставил эту тему. Никакой речи об «измене» быть не могло, и Керенский заявил своим коллегам, что императрица тоже предана России.

Со временем отношение министра-социалиста к низложенному царю и его супруге изменилось к лучшему. 25 апреля Жильяр записал: «Отношение Керенского к государю уже не то, что было вначале; он уже не принимает позы судьи… Керенский просил газеты прекратить травлю, которую они ведут против государя и особенно против государыни». Впоследствии Керенский признался, что все эти недели он находился «под глубоким впечатлением непринужденных и совершенно безыскусственных манер Николая II… Эта естественная простота, придававшая Николаю то редкое обаяние, еще более подчеркивалась его прекрасными глазами, его глубоким, полным грусти взглядом… Нельзя сказать, чтобы к этим беседам он особенно уж стремился, он был вынужден встречаться со мной… однако бывший император никогда не выходил из душевного равновесия и всегда вел себя крайне учтиво». Да и Николай Александрович, отметил впоследствии граф Бенкендорф, проникался все большим доверием к Керенскому. Мнение супруга разделяла и императрица. По словам камердинера Волкова, государыня отзывалась о нем следующим образом: «Он ничего. Он славный человек. С ним можно говорить».

Позднее Николай II так охарактеризовал Керенского: «Это человек, который любит Россию. Как жаль, что я не был знаком с ним раньше, он был бы мне полезен».

Весной сошел снег, и вся семья начала выходить на прогулки в парк. Дождавшись в полукруглом зале дежурного офицера с ключами, члены царской семьи один за другим выходили из дворца. Императрицу везли на кресле-коляске под взглядами праздно слоняющихся солдат. Многие отпускали ядовитые шутки. Иногда дело не ограничивалось одними шутками: однажды, когда государь поехал по аллее на велосипеде, какой-то хулиган сунул в спицы штык. Царь упал, и солдаты радостно заржали. Однако даже с теми, кто оскорблял его, государь был неизменно приветлив. В своей книге Роберт Вильтон приводит такой случай:

«Государь, по своему обыкновению, хотел подать руку дежурному офицеру. Последний не взял протянутой руки. Тогда государь положил ему руки на плечи и со слезами на глазах сказал: „Голубчик, за что же?“ Снова отступив на шаг назад, этот господин ответил: „Я из народа. Когда народ вам протягивал руку, вы не приняли ее. Теперь я не подам вам руки“».

Узнав о том, что бывший царь с семьей гуляет под охраной в парке, вдоль ограды собирались толпы зевак. Чернь свистела и осыпала недавних своих повелителей насмешками. Однажды дежурный офицер подошел к государю и попросил его отойти подальше, чтобы не раздражать толпу. Удивленный, Николай Александрович заявил: «Я не боюсь их. Эти честные люди меня совсем не стесняют».