3) прикомандированный к дворянскому полку Московского кадетского корпуса кадет С. за то, что не был отпущен штабс-капитаном Петерсоном из первого батальона во второй, при выходе его из каморы осмелился сказать, что он уйдет, наказан 50 ударами розог.
Хотя поступки сих воспитанников я и отношу к детским шалостям, могущим иногда быть принятыми в снисхождение по уважению к неумышленности и молодости, но как вышеозначенные три случая заключают неповиновение подчиненного к начальнику, которое всегда должно быть наказываемо строго и всегда, сколь можно, гласно, то предписываю: кадета Я. наказать еще, при собрании корпуса, 50 ударами, кадетов 2-го кадетского корпуса, во 2-м пункте поименованных, не отпускать со двора впредь до разрешения моего или по случаю отъезда моего, имеющего исправлять мою должность; кадета С., как уже назначенного к выпуску в офицеры, отставить от оного до будущего представления. Приказ сей прочитать во всех ротах воспитанникам подведомственных мне военно-учебных заведений».
«Воспоминания московского кадета. 1833–1834»
Полковой командир николаевского времени
Первое понятие о действительной фронтовой службе я получил гораздо ранее поступления в полк. Первое впечатление было очень неприятное. Я был еще ребенком, когда мне пришлось увидеть на практике самую грубую, безотрадную форму телесного наказания в войсках — так называемую «зубочистку» — по мягкому офицерскому выражению. (Солдаты говорили: «зуботычина». Это проще и прямее.)
Воспоминание относится к 1844 году, то есть к первой године моего воспитания в Пажеском корпусе. В одно из воскресений развод с церемонией предстоял от Преображенского полка, и наш крохотный пажеский караульчик привели в манеж на репетицию развода. Левый фланг преображенцев стоял от нас в нескольких шагах, и к этому-то левому флангу, в конце репетиции, подлетел тогдашний Преображенский отец-командир, генерал-майор Жерков. Кулак у него был огромный, и действовал он этим кулаком очень оригинально: «костяшками» (то есть костистыми выступами оснований пальцев) генерал громил виновного по спине, по шее или по скуле, а иногда костяшки проезжали по целой шеренге и разбрасывали, подобно ядру, целый полувзвод, что и действительно случилось раз, на двенадцатирядном учении.
Генерал-майор Жерков наглядно представляет отживший, но характерный тип полковых командиров былого времени. Начнем с него, потому что это тип — образцовый.
Генерал-майор Александр Васильевич Жерков выслужился из кантонистов и, без всякой протекции, дослужился до звания командира образцового полка. Полк этот был в то время рассадником учителей для всей русской армии, конечно фронтовых учителей, так как, кроме фронта, почти ничего не требовалось. В образцовый полк назначали самых крепких, сильных, здоровых людей из всех полков, доводили их до фронтового совершенства и возвращали в полки для обучения. Понятно, что командир такого полка, получив Преображенский, после Мунка, живо подобрал поводья, распущенные предшественником… Но прежде всего нарисую портрет. Наружность Жеркова напоминала пословицу: «Не ладно скроен, да крепко сшит». Он был высокого роста, широкоплечий, несколько сутуловатый. По лицу и фигуре он воплощал тип службиста тогдашней эпохи. Седые волосы были зачесаны по форме, вперед и несколько приподняты с одной стороны хохолком. Лицо широкое, скуластое серые глаза и густые брови, почти черные, без седины, характерно его оттеняли. Прибавьте к этому два пучка подбритых и нафабренных усов и бакенбарды, тоже подбритые по форме, то есть в уровень с усами. Вот — Жерков! Впрочем, общее выражение лица его было симпатично. В нем проглядывала добрая, широкая, истинно русская натура, которую формалистика держала в оковах. Но природа вырывалась на волю, когда Жерков разражался громким, басистым хохотом, и долго еще потом веселое выражение удерживалось в его лице, как будто нехотя уступая место официальному. Жерков принялся за дело энергично. Солдат он начал потчевать такими зубочистками, что они на всю жизнь сохранялись в памяти не только получателей, но и тех, кому привелось смотреть на них со стороны. Розог генерал тоже не жалел, а по тогдашним условиям полномочие командира полка простиралось до права дать солдату 800 ударов.