Подтягивая солдат, Жерков также круто муштровал и господ офицеров. В начале командования полком замечания и выговоры из его уст были крайне жестки и грубы. Вот образчики: «Прапорщик такой-то! Вас, кажется, скотину унтер-офицер учит, так дайте же ему за это хоть целковый!» Или: «Помилуйте, поручик, вы из устава и в зуб толкнуть не можете!.. Да приложите же руку ко лбу, когда начальник с вами говорит!..» А то вот еще, в таком роде: «Прапорщикам Ушакову и Молостову — нуль за фронт!.. Вам хоть весь день толкуй, все повираете!.. С вами надо говорить… поевши!..»
Как все неразвитые люди, необузданные воспитанием, Жерков нарывался на резкую отповедь. Один из офицеров, Б-ский, на любимое замечание Жеркова, что унтер-офицер умнее его, Б-ского, смело ответил: «Да у нас, ваше превосходительство, всегда так! Подчиненные несравненно умнее своих начальников!» Кроме энергических замечаний и внушений, Жерков держал офицеров в руках более ощутительными мерами, наряжая их или «приглашая», как он говорил, на два или на три десятка лишних дежурств. Рассказывали мне, что он положительно выжил из полка одного из офицеров, Б-на, именно — приглашением на 30 дежурств.
Но офицерам, так же как и солдатам, Жерков был страшен не взысканиями, а справедливостью и беспристрастием. Он гнал и преследовал, без пощады, только таких офицеров, которые надевали мундир лишь для того, чтобы щеголять в нем и славиться блестящим положением в обществе, а к службе относились самым небрежным и беззастенчивым образом. Да, впрочем, пусть засвидетельствует официальный документ о том, какого рода офицеров подтягивал и преследовал Жерков. В приказе от 25 апреля 1848 года было оповещено следующее происшествие. «Стоявший, 23-го числа сего апреля в карауле, в артиллерийской лаборатории, прапорщик Сухозанет, в 7 часов вечера поручив караул бывшему в оном за старшего 9-й роты унтер-офицеру, Трифону Яковлеву, сам уехал в Большой театр и возвратился на свой пост только по окончании спектакля. За таковое отступление от порядка службы прапорщик Сухозанет арестовывается мною на гауптвахте впредь до окончания над ним следствия». Вообще, судя по приказам, официальные взыскания делались Жерковым преимущественно после караулов, парадов и смотров, вообще только в случаях, когда проступок получал такую огласку, что замять дело не было возможности. На домашних же учениях исключительно преобладала патриархальная расправа, а на нее командир полка был великий мастер. Офицеры совершенно верно говорили, что на ученьях Жерков был умерен лишь до первого пота. Но как только его вгоняло в испарину, он ожесточался, начинал колотить солдат и грубо кричал офицерам: «Господ прошу ногу держать!.. Равняться в заслонку!..[8]
Подпоручик Н-в!.. Куда вы смотрите?.. Ворон считаете! Идите в затылок!.. Прапорщик Т-кий!.. Перемените ногу… ведь вы во фронте ходите, а не по Невскому шляетесь!» и прочее — все в том же роде. Комплименты Жеркова были так же своеобразны, как и его распекания. Один раз он сказал Веловзору, после церемониального марша: «Фу, каким вы
…В конце концов, могу повторить, что генерал Жерков блистательно оправдал выбор государя не потому только, что поставил полк первым номером по фронту, даже не потому, что он, при всем том, сберег и здоровье солдат, но, главное, потому, что превратить распущенный полк в образцовый было чрезвычайно трудно, так как непрактичные, неудобоисполнимые условия тогдашнего фронтового обучения были одинаково тягостными для учителей и для учащихся. Солдат держал ружье не в правой руке и не наклонно, как теперь, а, напротив, — отвесно и прямо, в левой руке, так что ствол и штык торчали вверх, перпендикулярно плечам.